Календарь капельмейстера Коциня - [11]

Грохот зениток и взрывы кончились так же внезапно, как и начались. Загудели сирены, но теперь уже намного приятнее, на одной ноте. Отбой.

Каспар с Гунтаром решили, что вежливость требует спуститься вниз и помочь принести обратно корзину с серебром. В темноте кто-нибудь мог и ограбить, поэтому и вход в подвал дворник запер снаружи. Когда дядя со своей семьей наконец выбрался из убежища, тетя Элла, услыхав близкие взрывы, вскрикнула:

— Господи, боженька! Бои идут уже на рижских улицах!

Эллу успокоил дворник Фигис:

— Да нет же, нет! В Шкиротаве летчики попали в поезд с боеприпасами. Взрываться и гореть будет всю ночь, но это уже неопасно для здоровья, мадам. Всех честных граждан охраняет непобедимая германская армия.

— Фигис опять язык распустил, — недовольно буркнул дядя. — Лучше бы помог унести одеяла да подушки.

В своей марьяжной кровати из карельской березы господин и госпожа Фреймуты долго не могли успокоиться. Думали и вздыхали, вздыхали и думали.

— Надо готовиться к отъезду! — сказал он. — Мы не имеем права рисковать жизнью ребенка.

— И Клауцаны бросить? И мебель, и все нажитое… На пароход разрешают брать с собой всего одну тонну, — возразила она.

— Одну тонну! — Он так резво подскочил, что кровать затрещала. — Все, что целую жизнь копилось, оставить этим дьяволам!

— Англичане… англичане не допустят, чтобы разоряли нейтральных людей, — всхлипнула мадам. — И абсолютно точно известно, что финны вступили в город турков.

— Об этом городе турок ты перестань болтать! — вызверился дядя Фриц. — Впутаешься в неприятности. Я лояльный подданный великой Германии, присяжный поверенный.

— А финны вошли, все-таки финны вошли в город турков! — щебетала мадам, и тогда дядя Фриц в сердцах вырвал из розетки шнур торшера, и спальня погрузилась в глубокую тьму.

В ту же минуту адвокат вспомнил, что ему так и не удалось поужинать.

ОТ РЕДАКЦИИ

Настоящим напоминаем, что календарь принимает различного рода объявления с картинками от частных лиц, фирм, акционерных обществ и банков.

Совсем немного места осталось еще на внутренних сторонах обложки.

ТЕАТРАЛЬНАЯ ХРОНИКА

Задачи коллектива в связи с открытием сезона. Утверждение репертуара на август и сентябрь. Как руководство театра Аполло Новус во главе с инспектором Зингером думает включиться в борьбу за тотальную победу?

Инспектор по делам искусств разрешил режиссеру Аристиду Даугавиетису поставить «Марию Стюарт» Фридриха Шиллера. Во-первых, немецкий автор. Во-вторых, в пьесе изображен прогнивший королевский дом Англии, повинный в том, что 7 июня с. г. между Гавром и Шербуром началось вторжение: высадились на берег союзные войска. В-третьих, Марию заключают в Тауэр, ибо Елизавета узнала о связях династии Стюартов с Мортимером и французским движением Сопротивления. В-четвертых, в последнем акте Марию казнят.

— Бог да покарает Англию! — сказал инспектор театров Герхард Натер, вручая режиссеру отцензурованный и исчерканный экземпляр пьесы. — Эта штука пойдет.

Накануне репетиции Аристид Даугавиетис вызывает Каспара Коциня в режиссерский кабинет, тщательно запирает дверь и спрашивает:

— Ты знаком с Шиллером?

— Лично нет, — отвечает Коцинь. — Но очень уважаю как выдающегося писателя. И все-таки лучше было бы поставить его «Вильгельма Телля».

— Не говори так громко! — прерывает его режиссер. — Генеральный комиссар ничего не знает о «Вильгельме Телле»: у них там в отношении классиков нет полной ясности. Поэтому «Марию Стюарт» будем трактовать как Жанну д’Арк. Понял?

— Понял! — соглашается трубач (консультанты всегда понимают Аристида Даугавиетиса и соглашаются с ним).

— Ты английский гимн знаешь? — спрашивает режиссер.

— Да, — отвечает Каспар. — Но только под другим названием. Гуммиарабик.

— Прекрасно! После мессы — вместо траурного марша будешь играть Гуммиарабик.

— А Саласпилсом это не пахнет? — беспокоится Каспар.

— Какой же ты трубач, если боишься Саласпилса.

— Я думаю, как бы не получился Фиеско…

— Эта пьеса уже стоит в нашем репертуаре, так что нечего ломать голову. Стало быть, «Марию Стюарт» кончим Гуммиарабиком. А начнем таинственным кварткюмельаккордом[5].

— Что это за штука? — удивляется Каспар Коцинь.

— Этот аккорд должен подспудно кричать (Даугавиетис переходит на шепот): свобода, братство, равенство! И еще — смерть оккупантам!

— В один аккорд я столько всего не могу вместить, маэстро! — возражает Каспар. — Мне надо по меньшей мере два… Прошу вас, режиссер, — два!

— Не могу! Всего один таинственный кварткюмельаккорд! Пусть поймут, в чем дело. Смерть оккупан…

В дверь стучатся.

— …там! — громко кричит Аристид Даугавиетис. — Там это должно быть! Кто это барабанит?

— Анне Карениной стало плохо, — гундосит за дверью старый Анскин, — наверное, от крупы.

— Да, маэстро! — шепчет Каспар Коцинь. — Невозможно работать. Сил нет. Господин Зингер объявил, что по карточкам вместо и так уж крохотного кусочка мяса с сегодняшнего дня будут выдавать крупу. Я уже целую неделю хожу раздутый как шар, а вы еще требуете, чтобы все это я вложил в один аккорд. Пожалуйста, прошу вас — разрешите два.

Аристид Даугавиетис бросает страдальческий взгляд на своего трубача.