Кактусятина. Полное собрание сочинений - [27]

— А спонсор нашей сегодняшней передачи — туристическое агентство «Два Океана» — «Два Океана» — забей на все. Окунись в отдых! Благодаря нашим спонсорам мы сегодня узнаем всю правду о Второй Мировой войне. Отблагодарите их и себя на курортах Средиземного моря.

«Лучше Охотского» — мрачно подумал Кактусов.

— И так, что такое Вторая Мировая в ваших глазах, уважаемые творцы?

— Всего пГежде — это геноцид. Немецкий и совесткий геноциды. Это близнецы бГатья, — облизнула анусовидные губы Датая. — СмотГите сами. В ГерГмании ЕвГеев уничтожали?

Слово «ЕвГеи» она, несомненно, произнесла с Очень Большого Звука «Е».

— Да, конечно, — немедленно согласилась Толстая.

— А в Госсии?

— Ну не знаю…

— В Госсии Голь евГеев игГали…

Эфир замер…

— Чукчи! Над ними смеялись! Пго них сочиняли анекдоты. Им не ГазГешали выезжать за пГеделы Чукотки. И только Гоман АбГамович их всех спас, когда мы, пГостые Гусские женщины ГаГушили совок посГедством туалетной бумаги. А если еще и учесть, что у нас тогда были месячные…

Кактусов содрогнулся. Миллионы «гусских женщин» страдающих ПМС одновременно — хуже ядерной войны.

— А это вот? Национальные особенности чукчей учитывались? Большевики, пГоклятые потом чукотскими шаманами, загоняли детей пГиГоды в благоустГоенные дома! Это ли не вандализм? А они там все… — Джули выдержала драматическую паузу. — УмиГали в чистых пГостынях…

— Петр Сергеевич, а вы что думаете по этому поводу?

— Да я, собственно…

— Спасибо большое! А у нас в студии — звонок!

— У меня вопрос к Глис Датой… сказал мрачный голос, — Когда вы, русские, покаетесь перед нами, немцами за оккупацию и пятьдесят два миллиона сто шестнадцать тысяч восемнадцать изнасилований?

— Ой, это не ко мне вопГос! — немедленно отбрехалась Датая. — Это, скоГее, Петя Кактусов должен ответить за пГеступления своего наГода…

— Я?? — изумился Кактусов.

— А кто ж еще? — в три голоса вопросили небеса Толстая, Датая и Голос-Из-Динамика.

— Не… Ну… Я…

— Вот! ВОТ! — воскликнула Датая, перебивая Кактусова. — Они все-такие! Они — носители Габской психологии. Они — уничтожители чукотской цивилизации! Они — племя адово, семя диаволье! Это они выгоняли бедных немцев на пустынных полустанках Казахстана, в то время как весь цивилизованный мир концентГиГовал своих граждан в лагеГях, обеспечивая им трехГазовое питание и куннилингус по утГам! А что делать? Не всегда же была аГтезианская вода для гигиенических пГоцедуГ в пустынях АГизоны!

Датая опять закатила глаза, а Кактусов потерял сознание, представив себя на месте охранника, куннилингузирующего Глис Датую.

Пришел он в себя, когда Толстая совала ему под нос ватку с нашатырем. С потолка доносилась очередная реклама. В углу санитары вязали глисдатую сценаристку, аккуратно стирая пену с ее рта. Не взирая на очень скорую помощь та продолжала биться в припадке:

— ПГоклятые коммуняки! Двадцать лет назад они делали мне Гемонт в моей Годовой Гнезде и даже не удосужились поменять Гамы! Сказали — они новые! Они — НОВЫЕ! Вы слышали? Им, моим Гамам было тогда уже тГи месяца, а они для них новые! Да мои Гамы надо обновлять надо каждый день по тГи Газа! Вот уже двадцать лет по ним никто не елозил, кроме меня, когда я выходя из ванной… ПГоклятые коммуняки! — песнь Глисы Датой пронизывала пространственно-временной континиум. — Когда они мне Гамы поменяют!? Двадцать лет пГошло! Вы слышите? Двадцать лет! Где эти коммуняки! Когда они мои Гамы… Гука Москвы, где же ты…

— Хер-ту-би. Сосем там, где другие отказываются… — проникновенно сказал рекламным голосом потолок, заглушив очередной вопль сценаристки.

Кактусов заплакал нашатырем. Потом отпихнул Толстую, упершись в ее могучую грудь, хлебнул из фляжки и по-шекспировски растворился в темноте коридоров.

Долго потом официантки вокзала на Ярославском вокзале рассказывали легенды о клиенте, пившем коньяк бутылками и кричавшем время от времени подходившим ментам:

— Я — прокладка между мирами! Я — тампон в лоне демократии! По мне скользит «Рука Москвы»!

Когда Кактусов упал без сознания, его осторожно погрузили в вагон фирменного поезда «Москва-Большие Крокодилы». Ибо «уплочено» было заранее.

Утром Кактусов был уже дома. Лаврентий Палыч его встретил молча, пронизывая укоризненным взглядом. Кактусов не заметил кота. Пете было некогда. Он был во фрустрации.

Писатель упал на кровать и забылся в похмелье, едва успев снять ботинки.

Кот подошел к ним. Понюхал. Поморщился. От них пахло чем-то похожим по субстанции на шоколад.

Потом Лаврентий пристроился на ботинках. И, зажмурившись от удовольствия, нассал в них. Вот теперь нормально. Метить надо хозяина, чтобы не забывал — кто тут кот! Потом он забрался на Кактусова и начал мыркать, время от времени проводя когтями по кадыкастому писательскому гоГлу. Тьфу же! Горлу! В это время в больницу имени Кащенко печальные мужики проводили интернет, а поклонники «Руки Москвы» плакали, но слушали повтор передачи…

Писатель Кактусов и хор орущих скотов

Даже Кактусова — этого мачо литературного мира — иногда покидает муза.

Петя обзвонил всех знакомых муз — но все были заняты.

У одной роман с членом. Союза писателей. У другой — ежемесячные выходные. У третьей вообще — пьяный загул со стихами.