Какая у вас улыбка! - [22]

Все внимали ему с серьезными лицами. Бабушка произнесла: «Как сказал один древний перс: юность — это возмездие». «Ерунда! — Ответил папа. — Это сказал Ибсен. Вечно ты лезешь со своим древним персом. Генрик Ибсен!»

«Генрих, — поправил я. — Генрих Гейне — Генрих Ибсен». «Генрик! — заорал папа. — Невежда!» «А как зовут того древнего перса? — спросил я. — Интересно, бабушка знает его фамилию?»

«Умолкни! — крикнул папа. — Ты должен стоять потупив глаза и презирать самого себя, бездельник!» «По-моему, он презирает — не себя, а нас, — сказала мама. — Помнишь нашу кошку? Она презирала нас за то, что мы ее кормили и гладили по шерстке. Ее звали Мурка». «С сегодняшнего дня я буду гладить его только против шерстки, — заявил папа. — Он у меня поймет!»

«Если ты все время будешь гладить меня против шерстки, — сказал я, — то шерстка постепенно привыкнет и уляжется в обратную сторону. И опять получится по шерстке». «Что ты предлагаешь?» — спросил папа и стал подходить ко мне со зверским видом. «Не иронизируй! — крикнула бабушка. — Боже мой, ее звали совсем не Муркой, — сказала она. — Мурка жила у нас еще на старой квартире, а эту звали Катькой». «Что вы говорите! — возразила мама. — Катьки у нас сроду не было. Катькой звали кошку Стасика. Кстати, она и сейчас здравствует». «Я предлагаю гладить то против шерстки, то по шерстке, — сказал я. — Тогда волосы не будут знать, в какую сторону улечься». «Волосы у тебя будут стоять дыбом», — отозвался папа.

А дело уже было решено. На работу меня опять устраивал Кирилл Васильевич. В прошлом году он писал очерк об одном талантливом инженере, который возглавляет на радиозаводе интереснейший цех. «Попробую завтра поговорить с ним, — сказал Кирилл Васильевич. — Может быть, он возьмет тебя в свой цех».

Я спросил, чем же этот цех «интереснейший». Бабушка опять крикнула: «Не иронизируй!» — а Кирилл Васильевич терпеливым током объяснил, что цех интереснейший тем, что его возглавляет интереснейший человек. Что любое дело становится интересным, если его возглавляют интересные люди. Такой афоризм изрек.

Я спросил: «Это сказал древний перс?» «Не иронизируй!»— крикнула бабушка в третий раз. Или уже в четвертый.

Через день я отправился к этому интереснейшему человеку. Меня пропустили на завод: он заказал мне пропуск. Его имя и отчество — Игорь Петрович. Позже я узнал, что ребята в цехе зовут его «Игрек». Кличка вполне к нему подходит, как я потом убедился. Неизвестная, таинственная величина.

Цех сначала — меня удивил. Просто большой зал, сплошь заставленный столами, как какая-нибудь канцелярия. Но за столами сидели молодые ребята и почти все паяли. От этого в зале приятно пахло. Кроме того, играла музыка. Тихая, но со всех сторон сразу. Позже я узнал, что ребята сами сделали для себя стереофоническую установку. Одним словом, здесь было довольно уютно, но с цехом почти никакого сходства.

Я шел и оглядывался. Один парень, мимо которого я проходил, подмигнул мне. «Вы мне?» — спросил я. У него было совсем незнакомое лицо, и я подумал, что, может быть, он кому-то другому. «Что — тебе?» — спросил парень. «Подмигнули», — сказал я, чувствуя, что попадаю в глупое положение. «Я подмигнул тебе по ошибке, — сказал парень. — Я принял тебя за родственника».

Из кармана пиджака у него торчало штук пять отверток — это мне бросилось в глаза. А в руках — паяльник.

Когда я вошел в кабинет начальника, тот сидел и писал. Я спросил, можно ли войти, и он кивнул, продолжая писать. Потом сказал: «Присаживайтесь». Я ответил: «Спасибо», но ни одного свободного стула в кабинете не было. На всех размещались какие-нибудь приборы или лежали мотки проволоки.

Возле окна стоял металлический ящик, и я решил взобраться на него. Спросил: «Ударит?» — потому что от ящика тянулись провода vi он мог быть под током. Из крышки торчали две оголенные медные клеммы.

«Отключен», — ответил Игорь Петрович, и я взобрался на ящик. Сидеть было неудобно. Ноги не доставали до пола — я чувствовал, что выгляжу, как маленький. А тут еще эти провода. Они тянулись от ящика по полу и исчезали в стене. Я боялся: вдруг люди за стеной возьмут и включат рубильник. Они ведь не знали, что я сижу на клеммах.

«Что вы умеете делать?» — вдруг спросил Игорь Петрович. Я ответил, что пока еще ничего, но быстро смогу научиться, если мне дадут какое-нибудь дело попроще. Неудобно, чтоб меня долго учили, я это имел в виду. Не хотел быть в тягость: ведь ученики всегда в тягость. Хотелось побыстрей чему-ни-будь научиться и приносить пользу, не быть нахлебником.

Но он прицепился к этому «попроще». Решил, что я увиливаю от сложной работы. Сказал: «Ага, значит, что-нибудь полегче?» «Попроще», — поправил я. «Но место уборщицы у нас занято», — съязвил он и посмотрел, обижусь я или нет.

Я промолчал. Он выждал довольно долго. Уже не оставалось никаких сомнений, что я именно промолчал, а не просто долго собираюсь с мыслями. Тогда он заговорил снова: «Вам приходилось когда-нибудь что-нибудь делать руками? О голове я не спрашиваю».

Этим он прямо давал понять, что моя голова ни на что не способна, но, может быть, руки.