Какая у вас улыбка! - [19]

Набранные ею статьи нужно было вычитывать особенно внимательно. Поэтому Ольга Павловна и предупредила меня.

Я читал внимательно. Это была четвертая страница газеты, здесь печаталось много интересных заметок для развлечения, но я старался не увлекаться их содержанием до тех пор. пока мне не попалась небольшая заметка с фотовыставки.

Конечно, я бывал на этой фотовыставке. И не один раз. Видел там много хороших фотографий, и мне было интересно: что же о них пишут? Только начал читать и сразу возмутился: фотоэтюд «Перед последним раундом, который мне понравился больше всех работ на выставке, автор заметки назвал натуралистичным. Но какой же там натурализм! Просто правда жизни: снят боксер, сидящий в углу ринга, его лицо крупным планом и пот, текущий по лицу. Эту фотографию я рассматривал долго — вспоминал и свое увлечение боксом, и Жорку, выступающего по телевидению, и даже парня в зеленой тенниске. А автору заметки снимок не понравился. И во многом другом, по-моему, он был неправ. Одним словом, заметка меня разочаровала. Я дочитал полосу и отдал Ольге Павловне. Она отнесла ее в наборный цех.

А на следующее утро в корректорскую вошел редактор газеты. «Ну, спасибо, — сказал он, глядя на Ольгу Павловну. — Удружили». Начал он спокойным, тихим голосом, но потом вдруг закричал визгливо и оглушительно: «Я двенадцать лет работаю редактором, а таких ошибок у меня не было! Понимаете, что вы натворили!»

Услышав слово «ошибка», Ольга Павловна изменилась в лице и вскочила «Какая?» — спросила она. «Я вас разгоню, — сказал редактор странным голосом со свистом. — Я вас всех тут разгоню! — И он наконец впервые посмотрел на меня. — Мне только выяснить, кто из вас пропустил эту ошибку… Кто?» — снова закричал он.

«Сережа, прошу вас, выйдите», — сказала Ольга Павловна, но я сделал вид, что не расслышал, продолжал сидеть. Мне было интересно слушать этот скандал, мне почему-то в тот миг и в голову не приходило, что речь идет об ошибке, которую пропустил я. Мне казалось, что вся эта сцена не имеет ко мне никакого отношения, что я в ней просто зритель.

Ольга Павловна повторила: «Сережа, прошу вас», — и мне все же пришлось оставить их одних. Я никогда не видел редактора таким злым и грубым. Он часто заходил к нам, и Ольга Павловна говорила о нем, что это на редкость вежливый и тактичный человек, несмотря на то, что работа у него собачья. Я смеялся над этим определением, а тут и сам увидел, какая у него собачья работа.

Я походил по коридору, зашел в наборный цех и посмотрел, как работают линотипистки. За ближайшим линотипом сидела Соломина, и я улыбнулся ей. А она мне. Она не пела. Вид у нее был сосредоточенный. Сегодня она, должно быть, не делала ошибок.

Потом я увидел в конце коридора уходящего редактора и вернулся в корректорскую. «Сережа, — сказала Ольга Павловна, — это вы пропустили ошибку. В заметке с фотовыставки».

«Какую?» — спросил я.

В заметке была фраза: «Фотокорреспонденты области создали серию сатирических работ, в которых вскрывали имеющиеся недостатки». Так вот, Соломина пропустила в слове «вскрывали» букву «в». А я не заметил этого. Газета вышла с такой фразой: «Фотокорреспонденты области создали серию сатирических работ, в которых скрывали имеющиеся недостатки».

«И что теперь будет? — спросил я. — Меня когда выгонят? Сегодня?» «Ничего страшного, — ответила Ольга Павловна. — Я все уладила».

Помню, я восхитился тогда могуществом Ольги Павловны: такая ошибка, а она все уладила.

Но на следующий день я проходил мимо доски, где висят объявления, и увидел небольшую толпу. Здесь же стояла Соломина, она улыбнулась мне и сказала: «Гляди. Или уже знаешь?»

На доске висел приказ редактора. Ольге Павловне объявлялся строгий выговор. «За проявленную халатность и допущение грубой ошибки в газете» — так было сказано в приказе, и в слове «проявленную» было только одно «н». Я заметил это, хотя читал бегло и не до конца, — побежал в корректорскую. «Да, да, Сережа, — сказала Ольга Павловна. — Кстати, вы заметили ошибку в приказе?» «Но почему выговор вам? — спросил я. — Ведь это моя вина!» «Я рада, что вы переживаете, — сказала Ольга Павловна. — Значит, впредь будете более внимательным. Ведь так, Сережа?»

Она уводила разговор в сторону. Я сказал: «Но это же несправедливо! Я пойду к редактору!» — и хотел идти немедленно. «Нет, нет, — возразила Ольга Павловна. — Все правильно. По должности я старшая и отвечаю за все ошибки. Редактор прав». Но я не согласился с нею и пошел к двери. Тогда она забежала вперед, преградила мне путь, как когда-то тренер по боксу. «Хорошо, — сказала она. — Придется открыть вам тайну. Я сказала редактору, что ошибка допущена мною. Понимаете? Что это я читала четвертую полосу».

«Зачем вы так поступили?» — закричал я. Ольга Павловна засмеялась. Покраснела и стала очень молодой. «Видите ли, Сережа, — сказала она, — вы только начинаете свой путь. Зачем вам выговор?»

И она стала объяснять, что выговор подорвал бы доверие ко мне и что завоевать потом авторитет мне было бы очень трудно. «А вам?» — спросил я. «О, мне это не грозит, — ответила Ольга Павловна. — Свой авторитет я наживала годами и кропотливым трудом. Один выговор его не разрушит. К тому же мне и до пенсии недалеко».