Какая она, победа? - [21]

хлопание ветра, домашнее фырчание примуса, тонкое пение забиваемого

крюка, снежная крупа, вдруг ударившая по глазам на скальном гребне, —

все это было как нельзя более кстати и все это было возможно только в горах.

Спасибо Юре Глушкину. Его пронзительно-веселому взгляду из-за

стекол очков, подвижности, энергии, громкому смеху, всегдашней

готовности откликнуться на шутку и розыгрыш, на дружбу и крик о помощи.

Этот невысокий худощавый человек появился в Толиной жизни во время

одной из вылазок к пещерам Чиль-Устун, и только потом Толя узнал, что

имеет дело с секретарем Ошского горкома комсомола. . При каждой встрече

Глушкин звал в Кара-Куль. И вот позвал снова:

— Поехали, Толя! Опоздаем, без нас построят! В сентябре 1964 года

55

Толя принес Примакову заявление об уходе. На этот раз Примаков

отговаривать не стал и простился так сердечно, что уходить стало еще

трудней. Теперь в Оше и вовсе ничего не держало, можно отправляться в

Кара-Куль. И опять не уехал. Он и тут был верен себе. Вдруг подумал о том,

что не вполне подготовлен к той работе, которая, несомненно, ожидала на

знаменитой стройке, что надо еще подготовиться, да получше, чтобы не

ударить лицом в грязь.

Устроился проводником к геологам-изыскателям из московского

Гидропроекта. Они работали недалеко от Оша, в Данги, а этот каньон Ак-

Бууры очень напоминал нарынскую теснину у Кара-Куля — река поменьше,

вот и вся разница. Здесь тоже намечалось строить плотину, и геологам

предстояло прощупать каждый метр скалы. Толя сопровождал изыскателей к

нужным отметкам, учил ходить по склонам, а сам при каждом удобном

случае спрашивал, что такое брекчия, что такое конгломерат и битуминозный

известняк. Ему нравилось у геологов, нравилась работа, он с удовольствием

остался бы до конца изысканий, если б не звал Кара-Куль. И еще он знал, что

Эля уже там, работает инструктором-альпинистом в отделе рабочего

проектирования. Иногда думалось о том, что его отъезд из Оша обязательнее

свяжут с ее именем. Вот чего никак не хотелось — впутывать человека в свои

неурядицы; она-то при чем? Впрочем, все это не имело уже никакого

значения.

ТОКТОГУЛЬСКИЙ СТВОР

В марте 1962 года взрывник Гидроспецстроя Василий Журавлев,

бульдозеристы Решат Бекиров, Эбазыр Караев, а затем Сеяр Феттаев и

Анатолий Курашов были откомандированы со строительства Уч-Курганской

ГЭС, из родного Шамалды-Сая неизвестно куда, неизвестно зачем и

неизвестно на сколько. Во всяком случае, пункта назначения на карте не

существовало, цель командировки тоже трудно было сформулировать,

56

поскольку их посылали пробивать тропу к еще не выбранному створу еще

нигде не значащейся стройки, о которой только поговаривали, употребляя

глаголы в будущем неопределенном времени. Немного географии. Шамалды-

Сай — это поселок и опорный пункт нарынгидроэнергостроевцев. Он вырос

рядом и одновременно с Уч-Курганской ГЭС, на самом выходе Нарына в

просторы Ферганской долины. Тихие кварталы двухэтажных домов, удобные

коттеджи, асфальтированные дорожки, успевшая разрастись зелень садов и

аллей — долгожданный уют, который, к сожалению, приходит к строителям

лишь в ту пору, когда надо сниматься с места к новым котлованам и

пустырям.

За чередой тополей силосные банки бетонного завода, мостовые краны

плотины, длинная, уходящая вдоль нарынского берега дамба — детище УМР,

то есть Управления механизированных работ вообще и его начальника

Казбека Бексултановича Хуриева, в частности.

Рядом с Шамалды-Саем ветка железной дороги, чуть поодаль

автомагистраль Ош — Фрунзе. Обе дороги идут параллельно друг другу,

постепенно втягиваются в горы и на двадцатом километре от Шамалды-Сая

нанизывают на себя город Таш-Кумыр. Над домами колокольным звоном

плывет лязг шахтных механизмов, гул компрессорных установок, воздух

пропах угольной пылью, серной гарью тлеющих терриконов. Улицы

вытянулись вдоль ущелья по щебенистой террасе, одинаково пыльной летом

и зимой, вокруг пестрая рябь скал и обрывов, бурых, кирпично-красных;

кажется, что они раскалены, даже если скулы сводит от ледяного ветра.

Внизу, под обрывом террасы, катит свой расплавленный суглинок мутный

Нарын. Так глубоко ушел он в горную твердь, что в городе, стоящем на реке,

реки не видно и не слышно; не так ли вообще складывались прежде

отношения Нарына и земледельца — видит око, да зуб неймет?

Сразу за Таш-Кумыром начинаются безлюдные однообразные горы,

только теперь не красные, а темно-серые, серые, круто сложенные

растрескавшимся сланцем и плитняком. Они тянутся двадцать, тридцать,

57

шестьдесят километров; не сразу укладывается в голове, что едешь вдоль

гигантского спила Ферганского хребта, разрезанного рекой. Но едва

сланцевые кручи пошли на убыль, едва поманила просветом приблизившаяся

долина речки Кара-Су Восточная, как впереди, закрывая небо, вздыбился