Какая она, победа? - [20]

рюкзаков, и, когда наступала ее очередь, выходила вперед, топтала снег,

поднималась в пять утра, чтобы в пушистой от инея хозяйственной палатке

приготовить завтрак группе, выходящей на маршрут и пока добирающей

последние минуты отдыха в теплоте спальных мешков. Словом, сни-

схождения не было. Да она и не рассчитывала на него.

Наверное, это пошло с детства — вставать на сторону того, у кого

меньше силенок, на кого все навалились. С хмурым, безразличным лицом

Толя все чаще стал оказываться рядом с Насоновой то днем, на

тренировочном выходе, то вечером, в палатке, сумерничая за тихим разго-

вором. Это было замечено, но шутить или даже разговаривать на эту тему не

решались самые злые языки. Не потому, конечно, что опасались Балинского,

его жесткой вспыльчивости, проявляющейся всякий раз в ответ на малейшую

фамильярность или смешки за спиной. . Наверное, сближение Балинского и

Насоновой было воспринято всеми как дело само собой разумеющееся,

решенное чуть ли не на небесах и потому неизбежное. Иначе их отношения и

не мыслились, хотя оба они ничуть не давали повода для столь далеко

идущих выводов. У него была своя жизнь, у нее своя. Общими были только

горы, скалы, Джанай-Дартакайская пила, которую они прошли одной связкой

на виду у всех.

— Красиво идут, — говорили в базовом лагере, разглядывая в бинокль

скальные башни и острые иззубрины нависшего над долиной горного

кряжа. Впрочем, видно было и без бинокля. То появляясь, то исчезая, то

спускаясь в глубокие расселины, то упорно карабкаясь по каменному

лезвию очередного «жандарма», там, высоко вверху, на фоне облаков и

жгучих синих просветов, маячили две едва различимые человеческие

фигурки, дружно одолевая преграды, которые ставила перед ними гряда

Джанай-Дартакая.

53

— Красиво идут!.

Экспедиция завершилась, как и намечалось ранее, восхождением на

Кызыл-Агын. Эле на такой высоте бывать не приходилось, и он волновался,

как-то она выдержит. Технически маршрут был несложен. Но бесконечный,

заваленный снегом гребень мог вымотать кого угодно; особенно тяжко

приходилось днем, когда под лучами солнца снег раскисал, налипал на

шекльтоны пудовыми комьями, а в чашах фирновых мульд восходителей

встречала застойная, парная жара и духота. Двигаться не хотелось, высота

клонила в сонную оторопь, начисто лишая сил.

Поднялись с двумя ночевками. Вот когда Толя смог показать ей пик

Ленина, пик Коммунизма, весь Памир. Внизу, испещренное облаками и

тенями от них, лежало зеленое блюдо Алая, расписанное красными извивами

протоков реки Кызыл-Су. Алайский хребет отливал дымчатой синевой, и

мир, казалось, был необъятен. Глубоко внизу осталась Джанай-Дартакайская

гряда. Базовый лагерь и вовсе не разглядеть. А в реальность каких-то

городов, каких-то поселков просто трудно поверить, хотя разумом и

сознаешь, что они есть. Есть Ош, есть мехмастерские, есть Кочкор-Ата, есть

нефтепромыслы, есть жизнь, есть вопросы, которые надо как-то решать. .

БИЛЕТ ДО КАРА-КУЛЯ

Вернувшись, стал откладывать газеты, где писалось про Токтогульскую

ГЭС. А писали о ней все больше. Толя делал скидку на энтузиазм газетчиков,

и все же получалось, что там, в Кара-Куле, могло найтись что-то по душе и

для него. Затем в газетах появилось обращение к коммунистам и

комсомольцам области с призывом принять участие в ударной стройке на

Нарыне. Взял газету, пошел к Примакову. Иван Андреевич обстоятельно

изучил обращение, долго молчал, обдумывая каждое слово. Потом сказал:

— Если б на фронт, первым бы тебя послал. Или где бедствие какое,

езжай, помогай, где без тебя не обойтись, слова не скажу. А туда. . не

54

отпущу. У нас тоже ударный фронт. Работы сам знаешь сколько, а на твое

место любого не поставишь — не вытянет. Я тебе в партию рекомендацию

давал. С чистой совестью говорю — ты здесь нужней. Не подведи, а?

Толя молча кивнул головой, свернул газету. С другим, может быть, и не

согласился, на своем бы стоял — Примакову возражать не стал. Да и прав

Примаков. В три смены работают, каждый человек на счету — как уйти? И

потом. . он ведь благодаря Примакову в партию вступил, за ним потянулся. .

Значит, есть такой долг — остаться пока в мехмастерских...

Достраивал дом. Сделал еще одну попытку наладить мир в семье. Семья

если и существовала, то только из-за сына. А парень с возрастом отходил все

дальше, и теперь оставалось назвать своими словами то, что давно про-

изошло.

Умер отец. Одно к одному. Вот, значит, какое оно — горе. Спасибо

Саше Еропупову, Александру Николаевичу. Пришел, помог, а потом прямо с

кладбища они уехали в горы и пробыли там столько, сколько понадобилось,

чтобы собраться с духом. Молчание вершин, безмолвие и отрешенность

ледовых цирков, красный закатный отсвет на гранитных контрфорсах и

фирновых полях, пот, труд, хриплое дыхание, врезавшиеся в плечи лямки

рюкзака, скрип триконей и щебня, скорбные вскрики альпийских галок и