Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые - [28]

Пуговица

Евгений Долматовский в 1939 году сочинил стихи о бдительном пионере, который нашел иностранную пуговицу и сразу заподозрил неладное. Эти стихи сразу стали настолько популярны, что «Коричневая пуговка» (с некоторыми поправками) превратилась в народную песню. Ее пели на мелодию песни из «Девушки с характером», по сюжету которого юная дальневосточница обнаруживает и задерживает притаившегося в сене вражеского диверсанта. Я хорошо помню эту песню, дошедшую до пионерских лагерей 1960-х.

Он поднял эту пуговку и взял ее с собою,

И вдруг увидел буквы нерусские на ней.

Ребята всей гурьбою к начальнику заставы

Бегут, свернув с дороги, скорей, скорей, скорей!

Начальник заставы немедленно определил, что пуговка японская, и дело было за малым – поймать «седого незнакомца», на штанах которого не хватало пуговицы.

А пуговки-то нету от левого кармана,

А сшиты не по-русски короткие штаны,

А в глубине кармана – патроны от нагана

И карта укреплений советской стороны.

Вообще-то в СССР пуговицы были в дефиците, как и многие другие самые обыкновенные вещи. Дефицит отчасти восполнялся при помощи контрабанды… Видел в музее перламутровые пуговицы, зашитые контрабандистами в замороженную рыбу и извлеченные оттуда пограничниками.

Через границу в районе «Полтавки» из Китая незаконно ввозили швейные иголки, пряжу, ткани, красители, женские украшения, губки и даже расчески, но больше всего пуговицы. Дешевый спирт перевозили в тыквах. Наркокурьеры проносили через границу опиум. В обратном направлении, в Поднебесную, контрабандисты переправляли пушнину и золото. Во всем этом бизнесе участвовали крестьяне из приграничных селений. Амурские и уссурийские казаки знали границу не хуже пограничников, среди них издавна бытовало выражение «ходил в Китай».

Так что большинство нарушителей границы были контрабандисты. Но не только.

«Куды бечь?»

Никита Федорович Карацупа за долгие годы своей службы на границе задержал 467 нарушителей и уничтожил в боях 129 злейших врагов нашей Родины («Мой друг Никита Карацупа»).

Никита Богословский вспоминал, как, оказавшись в 1959 году на банкете за одним столом с легендарным пограничником, Марк Бернес стал восхищаться немыслимым количеством проведенных им задержаний. И услышал в ответ: «Эх, ребята, если бы вы знали, в какую сторону они бежали». Возможно, это всего лишь байка, композитор любил веселые выдумки. Но факт, что советская граница была на замке и не столько от тех, кто стремился проникнуть на нашу территорию, сколько от тех, кто желал ее покинуть.

В начале 1990-х искусствовед Вячеслав Глазычев, повстречав Карацупу на отдыхе в Сочи, спросил, откуда же взялось столько нарушителей? «И, милай, – ответил тот, – коллективизация ж была!» В этот рассказ мне верится больше, нежели в предыдущий. Конечно, Карацупа привык держать язык за зубами, но тут такое время наступило, что можно было и немного пооткровенничать.

Сплошная коллективизация на Дальнем Востоке началась несколько позже, чем в центре страны. Приграничные районы были заселены в основном зажиточными крестьянами и бывшими казаками. Им в колхозы идти не хотелось, а за отказ туда вступать угрожали раскулачиванием. Вот и бежали многие на другой берег пограничных рек. Никто не знает, сколько людей, бросив всё и рискуя жизнью, бежало в Маньчжурию от колхозов, от голода и разорения. В Гродековском районе с 1933 по 1937 год население сократилось почти в три раза. Рисковали не только свободой, жизнью тоже. Бегство за границу квалифицировалось по печально знаменитой 58-й статье как контрреволюционная деятельность с наказанием вплоть до расстрела. Возможно, вспомнив свое крестьянское детство, Карацупа им даже сочувствовал.

О том, как Карацупа стал елочной игрушкой

28 декабря 1935 года в газете «Правда» было опубликовано письмо крупного партийного деятеля Павла Постышева о праздновании Нового года вместо Рождества, запрещенного как «поповский пережиток». Не будучи в силах его искоренить, партия решила возглавить процесс и восстановить в правах рождественскую елку, превращенную в идеологически правильную – «новогоднюю», с красной пятиконечной звездой на верхушке.

«Новогодняя елка должна быть праздником счастливого детства, созданного в нашей стране огромными заботами партии, правительства и лично товарища Сталина о детях», – говорилось в выпущенном в 1937 году Учпедгизом пособии «Елка в детском саду». В нем говорилось даже о том, как следует развешивать елочные игрушки, чтобы они ненавязчиво внушали детишкам – страна в кольце врагов. «На средних ветках надо вешать игрушки, не требующие детального рассматривания: бонбоньерки, хлопушки, крашеные шишки, бутафорские овощи и фрукты, а на краях ветвей – аэропланы, парашюты, пограничника Карацупу с собакой Ингусом». Они оба, притаившиеся среди еловых ветвей, должны были учить детей бдительности.

Бдительность – в те годы это было важное слово, может быть, самое важное. Лучше других важные слова знал Сергей Михалков.

«…У далекой

У заставы

Часовой в лесу не спит».

Спать и смотреть веселые сны должна была девочка по имени Светлана, благодаря которому после публикации этого стихотворения Михалков получил протекцию самого Сталина. Впоследствии поэт-гимнописец уверял, что в 1935 году не знал, что так зовут дочь вождя. Вся страна знала, а он не знал.