Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые - [15]

Зоя Космодемьянская заслуженно стала для советского народа символом героизма, о ней стали слагаться стихи, ей стали возводить памятники, автором первого из которых стал Матвей Манизер. О Вере Волошиной ничего не было известно, много лет она числилась без вести пропавшей. И это при том, что в тот же день в расположенной недалеко от Петрищево деревне Головково немцы повесили еще одну девушку из той же группы. Лишь в 1957 году журналист Геннадий Фролов выяснил, что это была Вера, и нашел ее могилу. «В совхозе меня уже ждали. Умышленно показываю ту фотографию, на которой Вера снята среди группы подруг-спортсменок, и прошу сказать, есть ли среди этих девушек та, что была повешена в Головково. – Вот эта! Ее у нас повесили! – И все указали на Веру…»[2]

«Привезли ее, бедную, на машине к виселице,… – из записанного Фроловым рассказа местной жительницы. – А потом она начала говорить… Я, говорит, не боюсь смерти. За меня отомстят мои товарищи. Наши всё равно победят. Вот увидите! И девушка запела. И знаешь, какую песню? Ту самую, что каждый раз поют на собраниях и по радио играют утром и поздно вечером. – „Интернационал“? – Да, эту самую песню. А немцы стоят молча и слушают. Офицер, что командовал, что-то крикнул солдатам. Они набросили девушке петлю на шею и соскочили с машины. Офицер подбежал к шоферу и дал команду: трогай с места».

На самом деле в 1957 году «Интернационал» на собраниях пели только на партсобраниях, а по радио в 6 утра и 12 ночи уже не передавали. «Интернационал» уже не был Гимном Советского Союза – с 1944 года. Но в 41-м еще был. В остальном, думаю, рассказ о конце Веры, похожем на Зоин, правдив, хотя и может кому-то показаться выдуманным. Просто надо понимать, чем был «Интернационал» для поколения 1941 года, и что это было за поколение.

«Нам лечь, где лечь,

И там не встать, где лечь.

И, задохнувшись „Интернационалом“,

Упасть лицом на высохшие травы,

И уж не встать, и не попасть в анналы,

И даже близким славы не сыскать».

Эти строки в апреле 1941 года написал Павел Коган, автор «Бригантины». Он тоже принадлежал к поколению 1941 года, удивительно цельному поколению. Их мысли занимала грядущая мировая война, которую они видели как всемирную «гражданскую» войну коммунизма с фашизмом. Между прочим, Вера сразу после окончания школы написала заявление о желании принять участие в Гражданской войне в Испании, но получила отказ. Можно сказать, она была идеальным воплощением советской девушки предвоенных лет.

Шадр

Есть еще одна причина, по какой мною выбрана для рассказа Вера Волошина. Считается, что она была моделью для знаменитой «Девушки с веслом». Согласно легенде, скульптор Иван Шадр, получивший в 1934 году госзаказ на создание серии скульптур для только еще строящегося Парка культуры и отдыха имени Горького в Москве, увидел в бассейне Московского института физкультуры студентку Веру Волошину и предложил ей стать его моделью. «Так у Веры появилось множество гипсовых близнецов в парках культуры и отдыха, на водных станциях, на стадионах, – говорится в повести Овидия Горчакова „По следам подвига“. – Так Вере еще при жизни всюду в стране поставили памятники…»

Вроде бы эта версия пошла от скульптора Александра Грубе, одно время трудившегося в мастерской Манизера. На самом деле Вера позировать Шадру никак не могла, в 1934 году она еще училась в кемеровской школе.

И, тем не менее, близость ее имени к «Девушке с веслом», к тому, что во времена моей молодости считалось символом пошлости, заставляет немного иначе взглянуть на этот знак времени, того, довоенного, остановившегося и потому донесшего до нас один из его символов.

«Вот иду я: девушка с веслом

слева, а с ядром —

справа, время встало и стоит,

а листва летит».

Стихи о парке, где время застыло, написаны поэтом, творившим уже в постсоветское время (Борис Рыжий родился в 1974 году).

«Где обрывается память, начинается старая фильма,

играет старая музыка какую-то дребедень.

Дождь прошел в парке отдыха, и не передать, как сильно

благоухает сирень в этот весенний день.

Сесть на трамвай 10-й, выйти, пройти под аркой

сталинской: все как было, было давным-давно.

Здесь меня брали за руку, тут поднимали на руки,

в открытом кинотеатре показывали кино.

Про те же самые чувства показывало искусство,

про этот самый парк отдыха, про мальчика на руках.

И бесконечность прошлого, высвеченного тускло,

очень мешает грядущему обрести размах.

От ностальгии или сдуру и спьяну можно

подняться превыше сосен, до самого неба на

колесе обозренья, но понять невозможно:

то ли войны еще не было, то ли была война».

В советском кино, да и книгах тоже 1941 год – мир безоблачного и безвозвратно утраченного счастья, потерянный рай, где по паркам, где бьют фонтаны и играют оркестры, гуляют возвышенные молодые люди. Звучит не очень правдоподобно. Но поколение 1941 года, в том числе и те его представители, чьи выпускные вечера пришлись на ночь перед 22 июня, в большинстве своем полегло на полях сражений, и они это предчувствовали. Приведу строки одного из погибших поэтов, Бориса Смоленского, написанные в 1939 году.

«Я сегодня весь вечер буду,