Как жили мы на Сахалине - [13]

Оставаться на Сахалине Ольге Сергеевне не было никакого смысла, она продала свое лучшее выходное платье и сумела сесть на борт ледокола, пробивавшегося на Советскую Гавань. Оттуда попутным судном она прибыла во Владивосток. От жены «врага народа» отворачивались, как от прокаженной. И все же нашлись люди, которые, рискуя своим положением, приняли Ольгу Сергеевну на работу. Она снова стала готовить мужу передачи.

Через какое-то время объявили, что в адрес заключенных можно пересылать лишь денежные переводы. Только через многие годы она узнала, что деньги она посылала покойнику, а получал их кто-то из живых.

Так продолжалось до июня 1938 года. Ольгу Сергеевну арестовали и осудили как жену изменника Родины, определив в лагерь усиленного режима без права переписки, свиданий и передач. Там она пробыла три мучительных года. Когда ее перевели в общий лагерь, она вновь стала искать мужа, но тут грянула война, и на ее письма перестали отвечать. В 1943 году окончился срок заключения. Но вместо паспорта ей выдали справку с указанием, что видом на жительство таковая не является. С таким документом на работу принимали только в зоне. В это время умерла мама, погиб от несчастного случая сын Олежка. Его могилу Ольга Сергеевна посетила только в 1947 году.

Лишь через 20 лет после ареста мужа она получила справку о том, что Дмитрий Сергеевич Песков был расстрелян 19 марта 1938 года. И до сих пор она кусает руки, представляя, как ему стреляют в затылок, как сапогом, испачканным в глине, сваливают тело в яму. Сообщили также, что его останки захоронены на городском кладбище в четырнадцати километрах от Владивостока. Там установлен памятник жертвам политических репрессий.

Ольга Сергеевна была бы обречена на безысходное одиночество, если бы не многочисленная родня Песковых. Около них она отогревает свое сердце.

IV

Дмитрия Сергеевича 5 октября исключили из кандидатов в члены партии, по сразу не взяли, и в течение недели он внушал Ольге Сергеевне надежду на благополучный исход.

Постучали в ночь на 12 октября. Вошли по-хозяйски, предъявили ордер на обыск, пригласили перепуганных соседей в качестве понятых. Обыск производили молча, многозначительно хмурили лица, с вещами обращались небрежно, рылись в чемоданах, даже в женском белье. Составили протокол, показали понятым, где подписать, забрали рабочие тетради, фотоальбомы, записные книжки. Дмитрию Сергеевичу коротко бросили:

— Пойдете с нами.

На побледневшую Ольгу Сергеевну даже не взглянули. Дмитрий Сергеевич оделся в повседневную одежду, в которой ходил на работу, коснулся жениного плеча и сдержанно улыбнулся.

За долгие годы многое забылось, потускнело, а тот взгляд и прощальная улыбка до сих пор жгут ее. Почему она тогда не кинулась ему на шею? Он осудил бы: при них унизительно было проявлять свои чувства.

Из камеры Дмитрия Сергеевича вызвали на десятые сутки, заполнили анкету, приступили к допросу. Первым камнем, брошенным в пего, стал «неправильно» построенный консервный завод.

— Вы знали о том, что нет базы для работы крабоконсервного завода в Широкой Пади?

— Я лично еще в Хабаровске доложил свои соображения. Я был против постройки крабоконсервного завода на Сахалине. Такое же заключение дали другие ученые, в частности Иоганн Гугович Закс, проводивший исследования в 1931 году, но к нашему мнению не прислушались.

— Обращались ли вы с протестом в вышестоящие директивные органы, чтобы воспрепятствовать вредительскому строительству?

Следователь знал, что спрашивать об этом нелепо. Планы по строительству и соответствующие решения принимались на уровне Хабаровского крайкома и крайисполкома, наркомата рыбного хозяйства. При чем тут был Песков? Исследователь, ученый, он не имел никакого отношения ни к капитальному, ни к жилищному строительству, ни к завозу на остров «контрреволюционного элемента». Тем важнее было повесить на него и порчу рыбы, и иные хозяйственные просчеты, действительные и мнимые. Чем меньше логики было в обвинении, тем ужаснее оно выглядело. Перед нелепостью человек оказывался беззащитным.

Показания против Дмитрия Пескова выбили из Пихлака и Ахмерзянова. Архивные материалы хранят многочисленные свидетельства об изощренных истязаниях арестованных. Признание обвиняемого, по иезуитской теории А. Вышинского, являлось главным доказательством его вины. И плох был тот следователь, который такого признания не добивался любой ценой.

Дмитрий Сергеевич свою вину не признал. Более того, он позволил себе усомниться в правильности действий сахалинских чекистов!

Из протокола допроса от 21 октября 1937 года:

«Вопрос. Следствие располагает материалами о том, что Вы являетесь членом диверсионно-вредительской организации в рыбной промышленности Дальнего Востока. Дайте по этому вопросу откровенные показания.

Ответ. Я никогда ни в какие контрреволюционные организации не входил и членом какой бы то ни было организации не являлся и не являюсь.

Вопрос. Следствию известно, что Вы вместе с Пихлак, Оскаром, Соловьевым и Линицким занимались контрреволюционной деятельностью в рыбной промышленности Сахалина. От Вас требуются откровенные показания.