Как я влиял на Севку - [18]
Ребята тут же посадили семечко в горшок с землёй и дали цейлонскому гостю маленькую леечку, чтобы он первым полил землю.
Когда пятый «Б» сделался шестым «Б», долго спорили, что сделать с лимоном. Многие предлагали, чтобы он путешествовал с бывшим пятым «Б» из класса в класс. Но, говорят Николай Степанович, директор школы, предложил, чтобы за лимоном ухаживал каждый пятый «Б» класс.
Мы были третьим пятым «Б», которому досталось дерево дружбы, как в торжественных случаях назывался лимон. Мы очень гордились своей ролью и ухаживали за лимоном так, точно это была самая величайшая драгоценность на свете.
И когда однажды мы сорвали урок рисования, Николай Степанович сердито сказал:
— Очевидно, хотите его лишиться! — и кивнул на подоконник, где стоял лимон.
Мы струсили.
Мы знали, в позапрошлом году у пятого «Б» за срыв урока на целую неделю отняли дерево дружбы. Это была чёрная неделя для всего класса.
На следующем уроке рисования стояла мёртвая тишина.
Вот что такое было для нас лимонное деревце, стоявшее на подоконнике в классе.
На последней перемене я подпирал стенку в коридоре, когда из класса донёсся грохот. Секунду спустя дверь класса приоткрылась и в образовавшейся щели показалась голова Севки. Севка огляделся по сторонам и проворно шмыгнул в толпу ребят.
Я хотел было заглянуть в класс, но тут, точно из-под земли, выросла Томка Новожилова, она была дежурной, и затараторила:
— Дадут звонок, вместе со всеми войдёшь. А то, если каждый будет на переменке входить в класс, никакого порядка не будет.
Когда звонок действительно прозвенел и мы, напирая друг на друга, ввалились в класс, то увидели такое, от чего самые горластые потеряли дар речи.
Весь пол от окна до учительского стола был засыпан землёй и глиняными черепками. У доски лежало растоптанное лимонное деревце.
Мы завопили все. Тридцать пять человек сразу. В нас проснулись, наверно, какие-нибудь дикие предки, которые таким образом выражали своё горе. Потом девчонки побежали за новым горшком для лимона, а Игорь вскочил на учительский стол, чего с ним в жизни не бывало, и приказал:
— Дежурные, ко мне!
С круглыми, как у кукол, глазами к столу стали пробираться Томка Новожилова и Лялька Гребешкова.
— Ну, — сказал Игорь, — мы слушаем…
Томка и Лялька часто-часто заморгали глазами и начали всхлипывать.
— Прекратить! — рявкнул Игорь.
Томка и Лялька заревели в голос.
Мы не заметили, как в класс вошла ботаничка, Любовь Дмитриевна.
— Что здесь происходит?! — сердито крикнула она. — Булавин, что всё это значит?!
Игорь спрыгнул со стола и показал на пол, испачканный землёй и черепками, и сломанное лимонное деревце.
Весь урок полетел, понятно, вверх тормашками.
Пока искали горшок, пока пересаживали лимон, пока Любовь Дмитриевна подрезала повреждённые веточки — прозвенел звонок.
В нашем классе сразу началось столпотворение. Набилось чуть не полшколы. Пришёл директор, завуч Светлана Владимировна, классный руководитель Анна Ивановна.
Томка и Лялька с распухшими от слёз физиономиями твердили одно и то же: они ничего не видели, они ничего не знают…
— Вот что, — сказал директор, — я полагаю, нам здесь делать нечего. В классе, достаточно взрослые люди для того, чтобы самим разобраться в происшедшем. Согласны? — спросил директор у нас.
— Согласны! — ответили мы нестройным хором.
Директор выпроводил всех ребят и ушёл сам. Вместе с ним ушли учителя. Мы остались одни.
Игорь засунул ножку стула в дверную ручку, чтобы никто не лез в класс и объявил экстренный, внеочередной сбор отряда открытым. Постучал карандашом по столу и сказал:
— Надеюсь, тот, кто это натворил, встанет сейчас и всё расскажет нам.
Игорь замолчал и строго оглядел класс. Однако никто не встал и ничего не рассказал.
Тогда Игорь произнёс длинную гневную речь. Но и она не помогла.
За Игорем стали выступать другие.
— Оказывается, — начала Аня Муравьёва, она была у нас старостой, — среди нас есть пионер, нет, не пионер, а просто трус, которому не дорога честь отряда, который…
Она ещё долга перечисляла всякие «которые»…
Через полчаса в классе стоял крик, как на новгородском вече.
Один только человек вёл себя так, будто происходящее его совершенно не касается. Этим человеком был Севка. Он сидел за своей партой и читал пухлую, растрёпанную книгу.
Меня распирало от возмущения. Я готов был вскочить и указать пальцем на Севку: «Вот чья это работа». И рассказать всё, что я видел.
Но мне хотелось, чтобы Севка сознался сам.
Я поднялся и, не сводя с Севки пристального взгляда, твёрдо произнёс:
— Ребята, лимон уронил я.
Сразу наступила тишина. А Севка посмотрел на меня и снова уткнулся в книжку.
— Так, молодец, — сухо бросил Игорь. — Ну, докладывай.
— Нет! — мой голос сорвался. — Пусть Мымриков расскажет. Он всё видел…
— Хорошо, — согласился Игорь, — пусть говорит Мымриков.
Я прямо-таки сверлил взглядам Севку. Он поднялся, пожал плечами:
— Как уронил? Обыкновенно. Как роняют. Полез на окно, задел ногой и готово. Горшок на мелкие кусочки. А когда спрыгнул, наступил на лимон.
— Ты всё видел? И до сих пор молчал?! — глаза Игоря метали громы и молнии.
— А мне что, больше всех надо?
— Ясно, — сказал Игорь. — Все могут разойтись. Попрошу остаться членов совета отряда. И Горохова. А завтра проведём отрядный сбор. Обсудим и примем меры.
