В класс я пришёл первым. И только успел положить портфель, как в дверях появился Игорь Булавин, наш председатель совета отряда. Он посмотрел на меня и сказал:
— А знаешь, твоя кандидатура, пожалуй, самая подходящая.
Я хорошо знал манеру Игоря разговаривать и ждал, что будет дальше.
Он, не торопясь, положил портфель на парту, одёрнул рубашку, поправил галстук; провёл ладонью по гладко причёсанным волосам и продолжал:
— Дело в том, что у меня есть к тебе серьёзное дело.
«Бывают же нудные люди, — думал я. — Из таких, наверно, получаются потом всякие чиновники и бюрократы, про которых пишут в газетах».
Любого другого на месте Игоря моё молчание обязательно бы разозлило. А Игорь глазом не моргнул. Будто так и надо: он говорит — другие слушают.
— Так вот, — голос Игоря зазвучал, торжественно, — ты отличник, Горохов?
Это мне не понравилось.
— Ну, отличник, сам знаешь, а что?
Игорь на мой вопрос не обратил внимания и ещё торжественнее спросил:
— Ты пионер, Горохов?
Тут я окончательно понял, что меня ждёт крупная неприятность и не выдержал:
— Да не тяни! Говори, в чём дело?
— Дело в том, что совет отряда даёт тебе очень ответственное поручение. Ты должен повлиять на пионера нашего отряда Всеволода Мымрикова. Мы всё время с ним работу в одном направлении вели: «слушали» да «постановили». Вот и никакого толка. Твоя задача — подружиться с ним. Не нотации и морали читать, а подружиться и помочь.
Я выслушал Игоря до конца и как только мог, спокойно сказал:
— Ты спрашивал, отличник ли я. Так вот, считай, что я уже не отличник.
— Как это? — удивился Игорь.
— Очень просто, — объяснил я. — Сегодня же на географии — меня спросить должны — получаю двойку, но связываться с Севкой не буду.
— Ага, — кивнул головой Игорь. — Считай, что отличником я тебя не считаю. Но ты ведь ещё пионер. Значит, пионером тебя тоже не считать?
— Считать — не считать! — рассвирепел я и, вылетев из класса, так хлопнул дверью, что зазвенели стёкла.
В коридоре я чуть не сшиб с ног Вовку Краснопёрова, своего соседа по парте.
— Ты это чего? — удивился он.
— С нашим уважаемым председателем разговаривал…
— Понятно! — засмеялся Вовка. — А что он?
— Дал поручение: подтянуть Севку Мымрикова.
Вовка свистнул:
— Весело! Только, по-моему, возиться с Севкой — всё равно, что воду в решете таскать. Дохлое дело.
Я не успел ответить. За моей спиной кто-то хмыкнул. Мы с Вовкой обернулись.
Возле нас с портфелем под мышкой стоял Алик Камлеев.
— У нас в школе, — сказал он, — к сведению некоторых, всегда помогали отстающим ученикам.
Алик учился с нами первый год и через каждые два слова повторял: «А у нас в школе», «А в нашей школе»…
— Слушай, — сказал Вовка. — Взялся бы ты за это дело, а? Показал, как у вас в школе помогают отстающим, а?
— И показал бы. Если бы мне поручили.
Вовка хотел, было съехидничать, но тут к нам подошёл Толя Овчинников, длиннющий и тощий, словно жердь.
— Привет! О чём речь?
— Горохову прикрепили Севку Мымрикова, — объяснил Вовка.
— Ясно, — сказал Толька. — И он теперь принимает поздравления?
— Вроде того, — сказал Вовка.
У Тольки были какие-то там необыкновенные математические способности. Он запросто решал задачки, над которыми пыхтели восьмиклассники. Другого на его месте раздувало бы от важности. А Толька — хоть бы что. Поглядывает с высоты своего высоченного роста и добродушно посмеивается.
— Ладно, — сказал я, — торжественное заседание объявляю закрытым!
— Принято единогласно! — поднял руку Толька. — Если по моей части что потребуется…
— Данке, — сказал я. — Ауфвидерзеен!
На уроке мы с Вовкой стали смотреть на Севку.
Это оказалось довольно занятно — наблюдать за человеком, когда сам он этого не замечает. А особенно за таким, как Севка.
Севка ел конфеты. Разворачивал под партой, саму конфету отправлял в рот, а бумажку скатывал в комочек и, положив на ладонь, щелчком посылал в класс.
Сначала Севка конфеты сосал. Потом это ему, как видно, надоело и он стал их грызть. Когда Лидия Сергеевна, учительница русского языка, оглядывалась на подозрительный звук, Севка делал такую физиономию, что каждый видел: если и есть в классе ученик, который самым внимательнейшим образом слушает преподавателя, то этот ученик и есть он — Всеволод Мымриков.
Скоро конфеты у Севки кончились. Он подпёр кулаками подбородок и, как мне показалось, заскучал. Но не такой он был человек, чтобы скучать долго. Что он такого сделал, не знаю, только минуту спустя Томка Новожилова, сидевшая перед Севкой, жалобно воскликнула:
— Лидия Сергеевна, а Мымриков опять…
— Опять, Мымриков? — обернулась Лидия Сергеевна.
— Я?! — Севка даже руками развёл от негодования. — Да провалиться мне на месте… Да…
Севка ещё долго бил себя в грудь, а потом, когда Лидия Сергеевна сердито на него прикрикнула, сделал обиженное лицо и принялся вздыхать. Сперва тихо. Потом всё громче и громче. Пока, наконец, Лидия Сергеевна опять не прервала урок.
И так до самого звонка.
На перемене ко мне подошёл Игорь Булавин.
— Как прикажешь понимать твои выходки?
— Какие? — не понял я.
— Хлопнул дверью. Убежал. Отказываешься от пионерского поручения.
Мне было не очень-то весело, но я засмеялся.