Как я была принцессой - [114]

В конце концов наше правительство все-таки решило что-то предпринять и потребовало, чтобы сотрудникам посольства Австралии предоставили возможность повидаться с Аддином и Шахирой, на что получило неопределенный и уклончивый ответ.

Я уже начала думать о том, чтобы самой поехать в Тренгану и попытаться увидеться с детьми, но сразу же выяснилось, что в Малайзии я стала персоной нон грата и визу мне никогда не получить. Более того, меня обвиняли там сразу в нескольких преступлениях и даже выписали ордер на мой арест. Если я все-таки рискну приехать в Малайзию, то в тот же день окажусь за решеткой. Бахрину удалось устроить так, что ордер был выписан якобы в марте 1984 года, то есть еще до моего отъезда в Австралию и за полтора года до нашего с ним развода. Тем же постановлением суда Бахрину предоставлялась право исключительной опеки над обоими детьми – пример поразительного предвидения, потому что Шахира в то время даже не была зачата; вероятно, суд имел в виду право опеки над моим левым яичником.

Примерно тогда же мы начали получать встревожившие нас письма от человека, предлагавшего выкрасть у Бахрина детей и вернуть их мне. В письмах он прозрачно намекал на свое умение обращаться со всеми видами огнестрельного и холодного оружия. Нам удалось выяснить, что этот человек хорошо известен полиции и обвинялся именно в связи с незаконным ношением оружия. Конечно же, я и на сотню миль не подпустила бы такого к своим детям – они были нужны мне живыми, а не мертвыми. Писали нам и другие новоявленные Рембо; все они предлагали свои услуги и, разумеется, не бесплатно.

Особенно неприятной была история с частным сыщиком из Квинсленда, который, по его словам, занимался как раз возвращением похищенных детей. Этот человек, давая интервью центральному каналу, заявил, что я являюсь его клиенткой и он якобы предложил мне отличный план спасения детей с применением силы, но мы с Яном отвергли его. Об этом же он рассказал и корреспондентке известного женского журнала. Я никогда в жизни не разговаривала с этим человеком и вряд ли когда-нибудь буду, учитывая способ, которым он заманивает к себе клиентов.

По-прежнему ни одной ночи мне не удавалось проспать без кошмаров; они преследовали меня неотвязно. Один из самых страшных я записала тогда в своем дневнике:

Я снова и снова бьюсь о стеклянную стену, отгораживающую от меня Аддина и Шах. Они сидят за ней, каждый в своей аккуратной комнатке, полной игрушек, но без окон и дверей. Они раскачиваются, плачут и зовут меня, но звуки их голоса почему-то не совпадают с движением губ. Я кричу, что мама идет к ним, что я люблю их, и колочу кулаками в стекло, но они не слышат меня. А потом раздается хохот – торжествующий и жестокий. Я оборачиваюсь и вижу Бахрина, который смеется, обнажая зубы, смеется, смеется… Его смех заглушает крики детей, заполняет все вокруг. А потом я вижу, как сверкает сталь, и чувствую страшную боль – огромным ножом он отсекает мне сначала правую, а потом левую руку выше локтя. Я сползаю на пол, но продолжаю колотить по стеклу окровавленными обрубками. Все стекло уже залито кровью, но я стучу, чтобы дети знали, что я не сдаюсь, а Бахрин хохочет все громче, и громче, и громче, и я больше не могу выносить этого звука и просыпаюсь, все еще выкрикивая имена Аддина и Шах.

Мне стало бы легче, если бы я смогла поговорить с кем-нибудь, кто прошел через то же, что я. Иногда мне казалось, что я схожу с ума. Наши друзья Тим Уотсон-Мунро и его жена Карла Лешнер, оба профессиональные психологи, уверяли меня, что это не так. Я почти не спала и похудела с пятидесяти двух до сорока килограммов. Мне было наплевать на это. Желудок отказывался принимать пищу, и она в нем не задерживалась. Несколько раз я пыталась взяться за хозяйство, но, едва войдя на кухню, начинала плакать, потому что вспоминала, как готовила карри в тот день, когда пропали дети. Ян и Скай питались тем, что приносили нам соседи, или едой, доставляемой из ресторанов. Волосы продолжали выпадать клочьями, и спереди их стало заметно меньше. Я без особого интереса прикидывала, как буду выглядеть лысая.

Лилиан и Джон очень много работали, надеясь найти какую-нибудь юридическую лазейку, которая позволила бы нам хоть что-то предпринять. Против Бахрина можно было возбудить уголовное дело, но для этого требовалась помощь правительства.

Вечером в среду, 5 августа, я впервые увидела Аддина и Шахиру по телевизору. Это было тщательно срежиссированное шоу. Аддин выглядел мрачным и сердитым, а Шах, конечно же, оставалась Шах – она постоянно крутилась и ни на минуту не забывала о камерах и журналистах. Дети, похоже, ссорились, но голос комментатора заглушал их слова. Позже, когда нам удалось убрать все закадровые звуки, стало слышно, как Аддин говорит Шах, чтобы та вела себя прилично, иначе им попадет. Чтобы создать непринужденную атмосферу, дети были окружены клетками с кроликами, мышами и морскими свинками. Они рассматривали животных, стараясь не замечать камеры, и поглядели в нее, только когда чей-то голос велел им улыбнуться. У Шах все ножки были искусаны насекомыми.