Как я была принцессой - [103]

Ян переживал за детей и ненавидел Бахрина, наверное, не меньше, чем я, но я не находила в себе сил утешать его. Более того, мне постоянно приходилось бороться с желанием упрекнуть: «Вот видишь? Ведь я говорила тебе!» Конечно, я понимала, что от этих горьких слов никому не будет пользы. Мой муж и без того знал, что Бахрин предал его. Еще за два дня до похищения Ян пытался протянуть тому оливковую ветвь, сочувствовал его положению отца, разлученного с детьми, и предлагал свою помощь, для того чтобы наладить с ними контакт. Он даже предложил Бахрину в следующий раз пожить у нас, считая, что так ему будет легче найти общий язык с сыном и дочерью. Бахрин жаловался Яну на наложенные мною ограничения, якобы мешающие его свиданиям с детьми, и, вероятно, надеялся переманить его в свою команду женоненавистников. Помню, после того разговора я предупредила Яна, что мой бывший муж – весьма искусный манипулятор и ему нельзя доверять ни на минуту. Теперь Ян знал, что я была права.

Я жалела, что не могу остановить время до тех пор, пока Аддин и Шах не вернутся домой, и ненавидела закаты – они означали, что еще один день прошел без всяких известий от них и завтра весь этот ад начнется сначала.

В полночь я стояла у окна гостиной и не отрываясь смотрела на черный силуэт города. Меня душили отчаяние и бешенство. Мне одновременно хотелось забиться куда-нибудь в угол, свернуться в комок и умереть или, выскочив на улицу, начать крушить стекла. Я никак не могла смириться с неожиданным открытием, что Федеральная полиция Австралийского Союза представляет собой сборище разгильдяев и непрофессионалов. В середине дня мне позвонила констебль Педерсон и сообщила, что служащие отеля упаковали вещи Аддина и Шахиры и теперь я могу забрать их. Я не нашла в себе силы сделать это – мне казалось, что, забирая вещи, я окончательно закрываю какую-то главу и уже никогда не смогу открыть ее, поэтому я попросила своего друга Тима Уотсона-Мунро заехать в отель.

Тим приехал к нам в одиннадцать вечера и привез четыре пластиковых мешка для мусора, в которые были упакованы все оставшиеся в номере вещи. Я плакала все время, пока доставала и разбирала одежду и игрушки – все, что осталось мне от моих детей. Когда я сквозь слезы смотрела на эти разложенные по полу вещи, меня вдруг больно ужалила мысль, что Бахрин специально избавился от всего, что могло бы напомнить детям о доме – от всей их одежды, включая белье, носки и даже обувь. Только теперь я поняла, почему он не взял с собой Белянку и другие детские сокровища. Он хотел перечеркнуть всю ту жизнь, что была у Аддина и Шах до того, как он их похитил. Он собирался перекроить и их души, изменить характеры, сделать из них других людей, а вернее, глиняных кукол без мыслей и чувств. Аддин и Шахира принадлежали ему, были его собственностью, вещами, которые он когда-то потерял, но теперь вернул себе.

Роясь в рюкзачке Аддина, я обнаружила, что мальчик подозревал что-то неладное и, похоже, догадывался о намерениях своего отца. Под прорванной подкладкой я нашла срезанные ярлычки и чеки из магазина, где Бахрин покупал новую детскую одежду. В распечатанных на компьютере чеках имелось подробное описание каждой вещи, а значит, теперь мы могли точно сказать, во что одеты разыскиваемые дети. Я очень гордилась Аддином в эту минуту. У него хватило сообразительности и смелости, для того чтобы оставить нам ключ к поискам.

Чуть позже, развернув смятые грязные носки Аддина, я обнаружила прилипший к трикотажу рыжий волос и сразу же вспомнила о высоком рыжеволосом человеке, которого видел один из свидетелей. Значит, этот мужчина заходил в их номер в отеле. Кроме того, на блестящих обложках нескольких книг я нашла большие отпечатки пальцев взрослого человека. Отпечатки имелись даже на обрывке оберточной бумаги, тоже упакованном в один из мешков. Все это должна была найти не я, а полицейские, обыскивавшие номер. Я не могла поверить в такую непростительную небрежность, и мне страшно было подумать, сколько еще доказательств выбросила уборщица отеля.

Я немедленно позвонила в офис Федеральной полиции и сообщила им о своих находках. Они смущенно признали, что обыск номера был проведен не особенно тщательно, и сказали, что завтра ко мне заедет их сотрудник и заберет все найденные доказательства, а пока меня попросили проявить осторожность и случайно не уничтожить следы. Я заверила их, что упаковала все подозрительные предметы в отдельные пластиковые пакеты и старалась как можно меньше к ним притрагиваться. Я не удержалась от искушения добавить, что узнала обо всех этих тонкостях из детективного романа, и полюбопытствовала, не по нему ли и они обучались в полицейской академии. Надеюсь, дежурный офицер оценил мой сарказм.

Около трех часов ночи мне пришло в голову, что не мешало бы поспать, но, похоже, я совсем забыла, как это делается.

17 июля 1992 года. Пятница

В конце концов я все-таки заснула на пару часов, но потом пожалела об этом. Все два часа мне снились непрерывные кошмары. Я слышала испуганные голоса Аддина и Шахиры, но не могла прийти им на помощь. Во сне я была слепой и даже не видела их, а только слышала, как они снова и снова зовут меня на помощь. Я проснулась в слезах от звука собственного голоса, выкрикивающего их имена.