Как я была принцессой - [100]

Но в то же время немало друзей, которых мы считали искренними и верными, оказались так называемыми друзьями до первой беды. Некоторые из них вообще ни разу не позвонили и не зашли, а некоторые появлялись лишь для того, чтобы насмотреться на зрелище чужого несчастья и запастись темой для праздной болтовни за коктейлями.

В тот первый день я даже думать не могла о еде, а пила только апельсиновый сок, да и то когда кто-нибудь всовывал стакан мне в руку. Я непрерывно думала о детях, нетерпеливо ждала новостей и молилась, чтобы они еще оставались в Австралии, чтобы Бахрин прятался с ними где-то здесь, выжидая момент, когда можно будет безопасно вывезти их из страны. Все те семь лет, что он приезжал в Мельбурн на свидания с детьми, я относилась к нему недоверчиво и настороженно. Помня об объявленном в зале суда джихаде, я настояла на том, чтобы перед каждым свиданием Бахрин сдавал свой паспорт, билеты на самолет, кредитные карточки и дорожные чеки моему поверенному. Однако на этот раз по просьбе Бахрина такой порядок был изменен. В октябре 1991 года его адвокат сообщил моему поверенному, что его клиент готов добровольно уступить мне полное и исключительное попечительство над Аддином и Шахирой и подписать в суде соответствующее заявление. Такое заявление закрепило бы существующее уже семь лет статус-кво и избавило бы меня от постоянного страха перед новыми судебными тяжбами. Взамен мой бывший муж просил только двухнедельного свидания с детьми раз в год (я была уверена, что этим правом он никогда полностью не воспользуется) и некоторого смягчения моих требований относительно кредитных карточек и документов. Такое предложение показалось мне подозрительно щедрым, но каждый раз, когда я пыталась высказать свои сомнения Лилиан или Яну, они говорили что-нибудь вроде: «Когда вы оба наконец поумнеете и договоритесь?» или «Не валяй дурака, ты и так получаешь практически все, что хочешь». Адвокаты Бахрина обвиняли меня в излишней суровости, неврастении и паранойе, и в конце концов я сдалась.

Первого ноября 1991 года Семейный суд Австралии по заявлению Бахрина признал за мной полное и исключительно право опеки над Аддином и Шахирой. Также в постановлении суда говорилось, что, находясь с отцом, дети имеют право звонить мне как минимум один раз в день и что на время таких свиданий Бахрин должен сдавать паспорт не моему, а своему поверенному. Больше Бахрин ничего не требовал, и я тогда подумала, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Как выяснилось, я оказалась права.

В 23.55 в понедельник в нашу дверь постучали, и все находившиеся в тот момент в доме затаили дыхание в надежде, что сейчас увидят Аддина и Шахиру. Не слушая протестов Яна, я сама распахнула дверь, но на крыльце оказались только незнакомые мужчина и женщина, предъявившие мне полицейские удостоверения. Это были сержант Грэхем Даунс и констебль Фиона Педерсон из Семейного отдела Федеральной полиции, которым поручили расследование нашего дела. Они пришли, чтобы задать несколько вопросов. В гостиной толпились наши друзья, приехавшие после работы, но полицейские попросили всех выйти, сказав, что хотят побеседовать со мной и Яном наедине. Когда мы остались одни, они без лишних разговоров выложили на стол распечатку всех телефонных номеров, по которым Бахрин звонил из отеля, а также копии отправленных им факсов и попросили меня вспомнить, не знакомы ли мне какие-нибудь из этих номеров. Кроме того, их интересовали сведения обо всех австралийских друзьях и деловых партнерах Бахрина. Я постаралась припомнить все скудные обрывки информации, которые доходили до меня за последние годы, но напомнила полицейским, что уже семь лет состою в разводе с Бахрином и, скорее всего, все мои сведения безнадежно устарели. Помимо прочего я рассказала им об особняке в богатом пригороде Перта, принадлежащем султану Тренгану, и о том, что у некоторых членов семьи имеется доступ к частным самолетам и катерам. Я спросила их, задействована ли в поисках береговая охрана, и сержант заверил меня, что она уже делает все возможное.

Некоторые из набранных Бахрином телефонных номеров принадлежали службам, занимающимся междугородними автобусными перевозками, и мотелям, расположенным в штате Виктория. По мнению полицейских, Бахрин звонил туда специально, чтобы сбить следствие со следа и заставить нас думать, будто он просто решил самовольно продлить отведенный судом срок свидания с детьми. Еще полицейские показали мне копию написанного от руки письма Бахрина своим поверенным: в нем он весьма эмоционально сообщал, что отныне берет дело в свои руки и проведет с детьми столько времени, сколько захочет сам. Факс был отправлен в четверг, но в адвокатской конторе уверяли, что получили его только после того, как стал известен факт похищения детей. Позже расследование, проведенное прокуратурой, установило, что это было ложью.

Потом разговор зашел о множестве свидетелей, позвонивших в полицию после того, как благодаря нашим усилиям в прессе и на телевидении появилось сообщения о похищении детей. Я спросила, имелось ли среди всего этого потока информации что-нибудь достоверное и по-настоящему ценное, и в ответ Даунс и Педерсон прочитали нам целую лекцию о необходимости конспирации и о трагических последствиях, неизбежных в том случае, если мы разгласим сведения, которыми они сейчас поделятся с нами. Они заявили, что, как правило, стараются как можно меньше рассказывать потерпевшим о ходе расследования и что нам с Яном придется поклясться, что мы сохраним все услышанное в тайне, иначе мы рискуем никогда больше не увидеть своих детей. Разумеется, мы заверили полицейских, что ни в коем случае не собираемся мешать им в поисках и готовы сделать все для обеспечения безопасности Аддина и Шах, и только тогда они поведали нам о двух заинтересовавших полицию сообщениях.