Как выйти из террора? Термидор и революция - [118]
Такова иллюстрация вездесущности, если так можно выразиться, слова, которое тем не менее еще не обрело своего значения. Как мы уже отмечали, это присутствие демонстрирует остро осознаваемую политиками необходимость изобрести термин для идентификации фактов, событий и политических тенденций, которые составляли новый феномен, обладавший размытыми контурами и неясными границами. Колебания относительно того, какой именно смысл следует вложить в этот термин, отражают дискомфорт и запутанность самой ситуации. Официальный дискурс применял термин «реакция» лишь в случае отклонений от изначального термидорианского политического проекта, его извращения и даже превращения в собственную противоположность враждебными Республике силами. Апологетический характер этого дискурса очевиден: его цель состояла в том, чтобы снять с Конвента всякую ответственность за разгул «реакции». Конвент было легко обвинить в том, что он слишком долго терпел и даже поощрял все те явления, которые перечислял Шенье после 13 вандемьера: незаконное и дикое преследование политических кадров II года, без разбора зачисленных в «террористы»; терпимость и даже благожелательное отношение к «золотой молодежи», захватившей общественное пространство, улицы, площади, театры; систематическое дискредитирование символики и ритуалов, рожденных II годом Республики; и т.д. Выбор пути законного реванша в качестве политического ответа на поставленные демонтажом Террора вопросы приводил в западню, связанную с риском эскалации репрессий. Разумеется, Конвент и правительственные Комитеты сами не организовывали убийства; тем не менее можно было предвидеть и осознать неизбежность усиления политики законных и систематических репрессий против «кровопийц»; кроме того, в ряде случаев, в частности в Марселе, представители в миссии открыто становились сообщниками убийц. После мятежа 1 и 2 прериаля Конвент предавался, если угодно, экзорцизму своего собственного террористического прошлого в ходе заседаний, на которых раздавались десятки обвинений против депутатов. Это зрелище показывало стране, что политика откровенно сводится к простому сведению счетов. От этого был всего один шаг до того, чтобы назвать «термидорианцев» «реакционерами» и даже едва замаскированными контрреволюционерами. И преследуемые, арестовываемые, лишаемые свободы передвижения бывшие якобинские и санкюлотские активисты без колебаний делали этот шаг. Реакция перестала быть лишь эпизодом и стала глобальной системой власти, воплощая в себе одной всю политическую эволюцию начиная с 9 термидора[234].
Таким образом, в том, что начинали порой называть термидорианской реакцией, было несколько реакций. Существовала антитеррористическая и антиякобинская реакция — поворот общественного мнения, требовавшего воздаяния за причиненные при Терроре беды и страдания и «постановки справедливости в порядок дня». Существовала реакция, которую нередко подстегивало стремление к реваншу, полагавшая Террор и его последствия итогом Революции и тем самым ставившая под сомнение ее принципы. Соответственно реакция принимала форму отрицания принципов 1789 года или же ставила под вопрос существование Республики, полагая, что в столь большой стране эта форма правления неприменима (классическая проблематика политических размышлений, унаследованных от просветителей). Была также реакция в идейной сфере, когда недавно обращенные в католицизм «публицисты» отрицали и с усердием неофитов обличали просвещенный разум, на стороне которого выступали еще недавно. Очертания и границы каждой из этих реакций было сложно проследить, что делало использование данного термина в термидорианском дискурсе по сути своей двусмысленным. На практике и, в частности, в поведении политиков все эти весьма тонкие различия имели тенденцию к исчезновению, и в конце концов реакция стала означать едва ли не весь спектр политических позиций — от республиканского либерализма до непримиримого роялизма.
Однако реакция как движение, направленное на отрицание базовых принципов Революции, представляла собой лишь незначительный аспект термидорианского периода. Пароксизмы насилия, кошмарные убийства оставались эпизодическими и не получили продолжения в системе власти в отличие от насилия, превращенного в систему во времена Террора. Непосредственным эффектом кризиса весны III года стало усиление «реакции», однако в равной мере он ускорил поиск позитивных и институциональных ответов на проблемы, уже поставленные в первые месяцы после Термидора. Сила и слабость термидорианской политики заключались в том, что она определялась прежде всего и по преимуществу через отрицание в отношении к двум политическим крайностям: ни Террора, ни монархии. 9 термидора эта формулировка оказалась достаточно расплывчатой, чтобы объединить всех тех, кто стремился к «свержению тирана», не желая при этом скомпрометировать Республику. Однако эта формулировка была слишком расплывчатой, чтобы лечь в основу более длительного и последовательного политического проекта. В начале III года Республики такой проект стал необходимостью.
