Как выйти из террора? Термидор и революция - [114]
Тем не менее, после того как зал заседаний Конвента был атакован и занят, толпа отклонилась от логики и политического проекта, которым должна была следовать. Без сомнения, это была политизированная толпа — по крайней мере, в том смысле, что она атаковала именно Конвент и некоторые кричали: «Хлеба и Конституции 1793 года!» Однако в своих действиях она следовала совершенно другой логике — той, которую навязывали исконные ритуалы народного восстания. Таким образом, «революционное восстание» оказывалось в одно и то же время и лишено политической составляющей, и переполнено ею. Толпа встраивала ее в свойственный ей ритуал насилия и превращала в обычный фрагмент того «вывернутого наизнанку мира», который представляло собой ее поведение. Приведем лишь два примера этих весьма сложных феноменов: убийство Феро и действия мятежников.
Колин Лукас подчеркивает, что толпа народа предпочитает в качестве места действия открытые пространства — улицу или площадь. Атакуя же Конвент, она волей-неволей оказалась в закрытом пространстве, в зале. Значительная часть толпы осталась снаружи, на площади Карусели, и между двумя пространствами, «внутри» и «вовне», установились довольно непростые связи, своего рода двойной обмен людьми и символами. Самый мрачный из этих символов — голова Феро. Как известно, согласно наиболее достоверной гипотезе, молодой депутат был ранен выстрелом во время схватки, когда толпа пыталась выломать двери и ворваться в зал. Этот выстрел и его окровавленная жертва привели к взрыву коллективного и немотивированного насилия. Раненого, но еще живого Феро прикончили сразу несколько человек, которые в припадке своего рода коллективной ярости принялись наносить ему удары ножами. В отношении того, каким образом был совершен этот символический акт — отрезание головы и насаживание ее на пику, свидетельства разнятся. Как утверждают одни, это произошло прямо в зале заседаний Конвента; ножами голову с трудом отделили от тела непосредственно на глазах депутатов, под смех и подбадривающие крики мятежников. Если верить другим, труп был выброшен наружу, принесен, если можно так выразиться, в дар остававшейся на площади толпе, и именно там раздались крики: «Отрежьте ему голову!» Один из мятежников проделал это единым ударом сабли, срезав ее «как репу», чем вызвал восхищение окружавшего его народа. Как бы то ни было, насаженная на пику голова переходила из рук в руки под смех и оскорбления собравшейся на площади толпы. (А тело волокли следом.) Эта вспышка насилия была тем более немотивированной, что толпа не знала в точности, кто ее жертва, и даже не представляла себе, кому принадлежала оскорбляемая ею голова. Это ужасное зрелище длилось около двух часов, вплоть до того момента, пока пика с головой не вернулась в зал заседаний и не была под смех и аплодисменты поставлена перед Буасси д'Англа, бывшего в тот день председателем Конвента. Тем самым хорошо известные образы и действия вызывали в памяти и повторяли весь традиционный ритуал коллективного насилия.
В самом же зале заседаний толпа вела себя практически как на карнавале. Она выталкивала депутатов с их мест, оскорбляла их, окружала трибуну, пускала в ход кулаки, не слишком интересуясь при этом, каковы были политические убеждения избиваемых ею депутатов. Так, Бурботт, казненный впоследствии как сообщник восставших, признанный монтаньяр, рассказывал, что один человек «с бешеными глазами, с грязным лицом, вооруженный длинной пикой, привязался к нему и в эти ужасные моменты [...] нанес несколько ударов по голове»[222]. Толпа пародировала поведение депутатов в ходе дебатов и насмехалась над ним. Так, Военная комиссия приговорила одного из мятежников, подмастерье слесаря, «за то, что тот направился к столу председателя и неприлично вел себя за ним» (sic)[223]. Огромное количество тех, кто ворвался в зал, а их число очень трудно определить, было пьяно. Постоянный обмен людьми между залом и площадью объяснялся, в частности, тем, что туда (неизвестно ни кем, ни откуда) были выкачены бочки вина. Пили много и на голодный желудок. В этой атмосфере несколько активистов зачитали список требований, содержавшихся в «Восстании народа...», а группа депутатов-монтаньяров, заплативших впоследствии за это жизнями, попыталась управлять страстями и насилием, предложив принять меры, которые могли бы успокоить толпу (по крайней мере, именно таким образом они объяснили свое поведение Военной комиссии, приговорившей их к смерти).
Действия толпы оставили тяжелые и долговечные воспоминания в коллективной памяти. «Народ, — писал Кинэ, — оказался куда страшнее, чем в любую другую эпоху революции. Он внушал ужас своим друзьям. Это был самый жестокий момент». Мишле говорил об «ужасном пьянстве, странной жажде крови» и соглашался со словами Карно: «Это был единственный день, когда народ показался мне свирепым»
