Как воспитывали русского дворянина. Опыт знаменитых семей России – современным родителям - [31]

Этот «Разговор», естественно, пародия, но в ней были сатирически преувеличены реальные недостатки домашнего обучения дворянского ребенка.

В «Записке о народном образовании» Пушкин писал: «Воспитание его ограничивается изучением двух-трех иностранных языков и начальным основанием всех наук, преподаваемых каким-нибудь нанятым учителем». Никаких программ домашнего обучения детей не существовало, общие его черты были обусловлены традицией, обычаями, модой.

Дворянского ребенка готовили к жизни в свете, и потому безусловным приоритетом являлось обучение его иностранным языкам, танцам, музыке и хорошим манерам.

Кроме того, его следовало подготовить к поступлению в учебное заведение и дать необходимые для этого начальные сведения по арифметике, грамматике, истории и литературе. Ребенку давали уроки не только домашние учителя, но и родители, бабушки и дедушки, старшие братья и сестры, дяди и тети, друзья семьи. Обучение это, как правило, носило нерегулярный и необязательный характер.

Сашу Пушкина и его сестру Олю чтению и письму выучила бабушка Мария Алексеевна Ганнибал. Потом, как вспоминала Ольга Сергеевна, «учителем русским был некто Шиллер, а, наконец, до самого поступления Александра Сергеевича в Лицей священник Мариинского института Александр Иванович Беликов, довольно известный тогда своими проповедями и изданием «Духа Масилиона»: он, уча закону Божию, учил русскому языку и арифметике. Прочие предметы преподавались им по-французски домашними гувернерами и приватными учителями. Когда у сестры была гувернанткою англичанка (M-me Бели), то он учился и по-английски, но без успеха. Немецкого же учителя у них никогда не бывало; была одна гувернантка-немка, но и та всегда говорила по-русски».

«Чтению начал учить меня добрый Александр Григорьевич Парадовский (друг семьи. — О.М. ) <…> лишь только мне исполнилось пять лет, — вспоминал писатель и журналист Н. И. Греч. Читать выучился я очень скоро, потому что это интересовало мой умишко и детское воображение. Начал и писать, но это шло не так хорошо: тут нужны были физические приемы, положение руки, держание пера, и я никак не мог к этому привыкнуть. Меня не принуждали, и я теперь держу перо как шестилетний мальчик, и пишу прескверно, неровно и нечетко. <…> Отец мой забавлялся нами: то ласкал, то бранил нас, но ничему не учил, предоставляя это грамотной и начитанной жене своей».

Матушка рассказывала сыну басни и повести, заставляла его читать по-русски, по-немецки и по-французски, но «отнюдь не принуждала». Временно остановившийся в доме родителей Греча его дядя, офицер А. Я. Фрейнгольд, внес свою лепту в обучение племянника. «Он занялся мною и стал учить меня тому, что знал сам — по старым своим корпусным тетрадям. Он толковал мне правила математические ясно и основательно. Я учился охотно и с успехом, но не мог пристраститься к точным наукам». Став взрослым, Николай Греч сожалел, что среди его родственников не было литераторов и людей с классическим образованием и потому некому было развить его природные литературные наклонности.

Писатель и театральный деятель Р. М. Зотов вспоминал: «…отец мой начал меня учить с 4-летнего возраста, сперва посредством костяной азбуки, и складывание букв далось мне очень легко. А когда открылся немецкий театр, я просил его учить меня и по-немецки. Он и за это охотно взялся».

Первыми учителями графа М. Д. Бутурлина, дальнего родственника Пушкина, были его мать, старшая сестра и деревенский священник: «Мать моя сама взялась обучать меня чтению по-русски и основным правилам Закона Божьего, а два года позднее, церковной грамоте начал я учиться у белкинского нашего священника Федора Васильевича Богослова. Позднее русскому языку и писанию учила меня старшая моя сестра Марья Дмитриевна…».

Когда Николай Греч подрос, к нему стали приходить домашние учителя, которые учили его всему тому, что знали сами, не придерживаясь какой-нибудь программы. Один из них, Я. М. Бородкин, бывший воспитанник Сухопутного Корпуса, специально готовившийся к учительской должности, одинаково успешно занимался с мальчиком и иностранными языками, и рисованием. Познания другого учителя, Д. М. Кудлая, «франта и модника», были «очень ограничены». «Уроки его были ничтожные, и я ничему у него не научился; напротив, сам чутьем поправлял его ошибки». Гувернеры-французы тоже давали уроки, но могли обучать только механическому чтению и письму.

Недостаток объяснений мальчик восполнял чтением, но в результате при поступлении в училище он поразил преподавателей тем, что писал грамотно, совершенно не зная грамматики. Поскольку мальчик очень любил музыку, его решили учить играть на скрипке, для чего был приглашен известный музыкант. «Учение это продолжалось месяца три и кончилось ничем. Мне надоели экзерциции без всякой мелодии. Я немедленно хотел наслаждаться плодами учения и, не видя их, соскучился…». (Музыке учили обычно девочек, для мальчиков это считалось необязательным.)

В обучении Николая не было, таким образом, ни системы, ни дисциплины. Отец относился к образованию сына крайне беспечно, а все старания матери в этом направлении были напрасны. «Мне на роду было написано оставаться самоучкою», — подводил итог Н. И. Греч воспоминаниям о своем домашнем образовании.