Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал - [23]

— Ну раз «не зоренька ясная», тогда еще «не рябинка красная», — немного сердито сказал Фукидид.

Поднялся радостный шум: начало песни всем очень понравилась.

— Только ты не забудь сказать, в какой деревне наши милые подруги живут, — предостерег Добрило. — Чтобы с соседскими не путать.

— Ага… Как называется это мирное селение?

— Березовка.

— Какой вы, русские, однако простой народ! Греки называют свои города в память богов и героев, а у русского стоит поблизости береза, значит, будет селение Березовка. Поймает женщина перед родами тетерева или вепря, значит так и назовет своего сына.

— Моя маманя бобра поймала, — с невинным видом сообщил Бобр. — Она перед родами на вепрей, на кабанов то есть, не охотилась, живот, говорит, мешал… бобров ловила.

— А моя поймала бобреца, — добавил Бобрец, родной его брат. — Но он у нее убежал… тоже такой бобер, но поменьше и с крылышками.

— А моя поймала добрилу, — доверительно сказал греку Добрило.

— А какие деревни есть поблизости? — спросил Фукидид, с некоторым подозрением обведя глазами хихикающих собеседников.

— С той стороны рощи есть деревня, — ответил Веприк, сделав балагурам сердитые глаза.

— А каково название той деревни?

— Так Березовка же.

— Да. Я и сам бы мог догадаться, — сказал грек, задумчиво помолчав. — А есть ли поблизости еще деревни с тем же именем?

— Там дальше за Березовкой есть другая Березовка, — ответил Добрило. — Я милую свою подругу, жену то есть, оттуда привез.

— За какой Березовкой есть еще Березовка? — уточнил грек. — За нашей Березовкой или за той Березовкой, которая на другой стороне рощи березовой?

— За той Березовкой, за ненашей, — не смутясь отвечал Добрило. — А за нашей Березовкой, вон там, лесом и немного в сторону, там есть черная топь. У нас там коза утонула.

— А кроме Березовок есть у вас какие-нибудь места? — довольно сердито прервал его Фукидид.

— Конечно. Ну… Киев есть, мать городов русских. А на что тебе?

— Так как нам по-вашему начинать? «Как во селе да во Березовке, да рядом с другой Березовкой, за которой еще есть Березовка, ах да жила краса-девица»?!

— Молодец, Фудя! — загомонили мужики. — Вот как плетет складно!

— «Ой да то не зоренька ясная,

Ой да не рябинушка красная,

То живет да во Березовке, (а за ней еще Березовка, а за той еще Березовка),

Краса-девица, ненаглядная!»

— мечтательно повторил Бобрец. — Ох, прямо за душу берет! Ай да Фудя!

— Да, — скромно согласился грек. — Есть в этих строках какая-то примитивная прелесть…

— Нам бы теперь ее выучить, эту песню…

— Как?! Это все, то вам нужно? — изумился Фукидид. — А как же долгие зимние вечера — как же вы будете петь такую короткую песню?

— Ничего, мы ее повторять будем, — пообещал Пятак Любимыч. — Нам бы хоть это все запомнить.

— Я мог бы слова написать, — потер свой большой нос Фукидид. — Но у меня нет с собой письменного прибора… Воска в ваших дремучих краях, конечно, нету?

— Воска у нас сколько угодно, — успокоил его Добрило, сунув руку за пазуху и вытащив пчелиные соты.

Никеец оживился, поискал вокруг себя глазами, выбрал деревянную неглубокую мисочку и старательно натер ее донце воском. Затем, шепотом сам себе диктуя, довольно долго что-то там царапал острой палочкой на воске. Наконец он вручил свое произведение народу: скопление каких-то казюлинок, как птичка лапками ходила. До того момента ни один из березовцев никогда не видел, чтобы слова писали… Миска долго ходила по рукам, все качали головами, интересовались и потом отдали ее назад, так и не поверив, что грек изобразил на ней все, что только что сочинил.

— О, невероятная русская простота, — пробормотал грек. — Ладно, повторяйте все за мной… А кто это мне рожу на поэме накарябал?!..

Бортники недолго собирались: не прошло и трех дней, как они, починив старые гусли дедушки Любимыча и сделав из дерева пару дудочек, разошлись выступать по деревням: Бобр с Добрилой налево, Пятак Любимыч с Бобрецом направо.

Грек немного удивился исчезновению приятелей, но Веприк сказал ему, что бортники идут в лесу по следу большого стада пчел и Фукидид поверил, потому что про зверей знал очень мало: только про тех, с кого можно шкуру снять и продать. Греческий купец видел, какие шкурки приносит с охоты Веприк и глаза его разгорались от жадности.

Мальчик ходил в лес с Малом, чудородовым братом. Мал помогал ему, но сам все время приглядывался к его повадкам и местам, в которых Веприк ставил ловушки: маленький охотник лучше чувствовал, где их ждет добыча. Охота была неплохой, хотя до Тетери, конечно, им было далеко.

— Вы не представляете себе, какова цена этих мехов на юге! — волновался Фукидид, разглаживая кунью коричневую шкурку. — Весной мы все вместе поедем в Киев! Я самолично повезу эти меха в Никею и в Константинополь! О! Как удивятся мои родные! Я явлюсь в драгоценной, прекрасно выделанной по секрету русских мастеров, шкуре носорога…

— Кого шкуре?

— У вас не водятся носороги? — с подозрением спросил Фукидид. — Ладно, кто же у вас водится?

— Ежики, — подсказал Мал.

— Мех дорогой?

— Дорогой. И очень редкий, — заверил Мал без тени смущения.

— Ладно. Тогда я явлюсь в шкуре ежика…

— Да, твои родные очень удивятся, — согласился Веприк. — Когда ты к ним заявишься в шкуре ежика.