Как стать гениальным художником, не имея ни капли таланта - [16]

Можно передать через маленький предмет, через маленькую вещь – весь мир.

Селиванов рисовал петуха, Митрохин – пузырьки…

Рисуя предметы, общаясь с ними, изучая их внутреннее пространство, мы перевоплощаемся в них, отдаем им часть своей души, превращаем в живых существ, и они становятся иными на бумаге или холсте. Все вокруг становится другим – более живым, наполненным, преображенным творчеством внимательного художника.

Рисовать можно так, как рисовал Федор Толстой, художник-миниатюрист XIX века, он так тщательно выписывал предметы акварелью – книгу, шкатулку, часы, – что они казались реальнее настоящих. Он перерисовывал гравюру, прикрытую калечкой, на кальке сидела муха, и тебе казалось, что муха – живая. Хотелось ее согнать.

А можно – как Ци Байши: двумя ударами кисти изобразить лист бамбука, а в этом листе – живая душа растения.

Рисунок из альбома. 1986 г. Бумага, рапидограф.

Если предмет, который ты рисуешь, становится частью тебя, то, какой бы ни был рисунок – косой, кривой, – он получится и заживет. В одну линию, во много линий, тщательно, как Толстой, или в одно касание, как Ци Байши.

Четкость, ясность карандаша соответствует предмету более плотному. Если линия туши легкая, еле касающаяся бумаги, нарисуем ткань или цветок, бабочку на цветке, солнечный луч.

Разбавленной тушью рисуем отдаленные предметы, а ближние – более густой. На влажной бумаге тушь растворяется, и предметы начинают вибрировать.

Владимир Вейсберг, московский художник, затворник и нонконформист, называвший свою живопись «белое на белом», любил изображать бутылки в тумане, они как бы тают в пространстве, но в них угадывается тихая скромная жизнь.

А его итальянский коллега Джорджо Моранди тоже всю жизнь писал бутылки, но они у него плотные, определенные, земные. Так что бутылка бутылке рознь – в реальности художников, живущих в разных мирах.

Предметы обладают разной фактурой. Четкая жесткая линия черной туши ближе к металлу и пластмассе. Добавляем немножко белил – это блики на металле. А разбавленной тушью на влажной кисти рисуем деревянное или живое – цветок или растение на подоконнике.

А можно одной линией изобразить все что угодно. Как, например, художник Александр Максимов: он рисовал не только близлежащие предметы, но и себя самого, рисующего эти предметы. Ты рисуешь, на столе у тебя стоит кружка, рисуешь кружку, потом кисти в кружке, тушницу, тот же самый блокнот, левую руку, лежащую на листе бумаги, и правую руку, которой рисуешь, рисуешь тоже. Рисуешь ВСЕ.

Очень любил рисовать предметную мелочь на столе американский художник Сол Стейнберг. Феерическое разнообразие штрихов, линий, пятен создавало острохарактерный мир предметов. Они были очень смешные. Стол художника, изображенный во множестве рисунков, вырастает в целый мир, наполненный сражениями предметов: перья вылезают из коробочки, двигаются навстречу кистям, краскам, карандашам. На столе телефон. Он звонит! Зеркальце отражает. Книжка шевелит страницами. Сол Стейнберг был карикатуристом, сатирическим рисовальщиком, острым, гротескным. Легко обнаружить, что эти предметы нарисованы его рукой.

Предметы, нарисованные Ван Гогом, тоже не спутаешь ни с какими другими. Каждый предмет для него – это звездное вещество, даже самый незначительный! Что бы он ни изображал, все у него состоит из звездного вещества. Все живет, пульсирует, излучает энергию. Он открыл тайну предмета, и мы тоже узнали ее. Осталось нарисовать…

Говорящая рыба. Фрагмент. Калька, наклеенная на воск, тушь, рапидограф, 1985.

Глава 9 Дневник художника: ни дня без картинки

Мы открываем глаза и видим блик солнца, пролетающую муху, соседа, вот он пришел к нам в гости и сел на стул, который мы рисуем. Нарисуем и соседа.

Так художник Максимов, мы уже с ним знакомы, спокойный, обстоятельный, с бородой, изображал на листах своего рисованного дневника все, что было у него перед глазами: любые предметы, детали интерьера, себя самого, наконец. Часть себя самого.

Он видел свои руки, свои ноги, кончик своего носа – так он и его включал в свой предметный мир.

Художник Николай Купреянов, путешествуя по Средней Азии, изображал свое путешествие час за часом, день за днем: предметы, которые он видел, горы, портретики местных жителей. На этих пожелтевших листах, в альбомах, тетрадях мы видим его отраженную жизнь. Иногда художник использовал дневники в своей работе, переводил в картины. А иногда это оставалось таким же отдельным явлением, как альбом или книга художника.

Сейчас я сижу на скамеечке в парке и рисую людей. Люди проходят мимо – мужчина в шляпе, женщина с кошелкой, мальчик с велосипедом. У тебя есть одна-две минуты. Тридцать секунд. И ты должен линией ухватить движение, запечатлеть тонкий абрис фигуры. Не получился – пусть проходит, следующий, может быть, получится. Кроме того, зрительная память накачивает мускул, приходится вспоминать форму, движение проходящего мимо.

Не так важно, как тщательно ты нарисовал его, главное – в этом наброске должен проявиться образ именно этого человека.

Задача нелегкая, но достойная художника.

Я всегда восхищался художниками, умеющими рисовать с натуры. Однажды я был в доме творчества на берегу Балтийского моря в группе книжных художников, и меня пригласили мастера живописи порисовать с натуры. Я решил присоединиться к их живописной группе, уж очень убедительно прозвучало: «Идем рисовать натуру!»