Как стать гениальным художником, не имея ни капли таланта - [14]
Однажды я поехал в дом творчества «Челюскинская» вместе с группой художников-карикатуристов. Собрались замечательные художники для того, чтобы создать шедевры рисованного юмора и графики: офорты и литографии. Но так получилось, что я не привез с собой ничего: ни кисточек, ни туши.
Я зашел в ларек, где продавали бумагу для печати на станке, и увидел там огромные листы немецкой литографской бумаги – метр на семьдесят пять. Я купил двадцать листов. И когда принес их в студию, развернул, стал рассматривать, то пришел в смятение: как я мог такую огромную бумагу купить, и что же мне, теперь ее резать, рвать на кусочки?
Я испытывал трепет перед этой бумагой: бумага светилась, производила впечатление такого бесконечного пространства, что я просто утопал в нем. И тут у меня возникла мысль: а что же на этом листе бумаги может быть изображено? Я подумал о животном – огромном слоне, сам размер бумаги навеял мне этот образ. И я нарисовал свой первый рисунок из серии «Живущие в хоботе».
Живущие в хоботе. Бумага, тушь, 1989. Коллекция Майкла Меццатеста.
Я, как мог, приспосабливал себя к этой бумаге. Я хотел ее положить на стол, на стол она не помещалась, тогда я положил ее на пол, встал перед ней на колени, как человек, который молится, взял кисть, тушь и стал рисовать слонов. Провел первую линию, вторую, третью – ничего не получается. Я перевернул бумагу и стал рисовать на другой стороне, и у меня получился слон. Одной линией, без помарок, на листе появился слон. И этот слон сразу ожил, и в его хоботе поселился человек, он нюхал цветок вместе с хоботом, и хобот его хранил. Человек был беззащитный и совершенно голый в этом хоботе.
Живущие в хоботе. Бумага, тушь, 2006. Повтор работы 1989 г.
Так я создал историю про ЖВХ. В этом мне помогла бумага – ее необычный формат. И так как это была история – я сочинил подписи, которые начертал прямо на рисунке в стиле собственной каллиграфии.
Потом мы устроили выставку, приехала комиссия из МОСХа принимать нашу работу: не зря ли мы здесь ели государственный хлеб? В комиссии был каллиграф, известный книжный художник Евгений Ганнушкин. Он все внимательно осмотрел и вдруг почуял свое, родное: написанные от руки буквы. Остальное он как-то не принимал близко к сердцу. А когда увидел: «У каждого человека есть свой слон» или «Живущие в хоботе развлекаются, слушая игру на скрипке», другие мои надписи, – он ужаснулся и замахал руками.
– Как это может быть? – он закричал. – Как это возможно: так писать буквы? Почему тут все криво, косо? – Его возмущению не было предела.
Тогда я вышел и сказал:
– Знаете, это написал не художник, а живущий в хоботе. У него не совсем получается, у него руки-то в хоботе, он в зубы взял кисточку и стал писать.
Для Ганнушкина это прозвучало убедительно:
– Ах, вот как? – сказал он, успокаиваясь. – Ну, конечно…
Спустя много лет, открыв книгу Евгения Александровича Ганнушкина о каллиграфии, я прочитал, что в шрифте все происходит подсознательно: художник водит рукой по бумаге, сообразуясь с мыслями, которые забегают далеко вперед. Поэтому он сразу понял, что именно гул подсознательного, гул сюрреалистического отпечатался в надписях про живущих в хоботе.
Постепенно, совершенствуясь в своей личной каллиграфии, в своем шрифте, я выработал собственный стиль написания букв, и он превратился в почерк, почерк художника. Теперь, глядя на мои буквы, написанные от руки, многие понимают, что это написал именно я. Возникла даже идея: сделать этот шрифт наборным. Дизайнер Юрий Гордон, создатель шрифтовых гарнитур, работает сейчас над шрифтом, который будет называться «тишков».
Этот шрифт, неумелый, разбитной, странный, возможно, станет теперь официально признанным, его поместят в интернет и его можно будет настучать на компьютере.
Так завершится цикл, ибо все наборные, печатные шрифты когда-то рисовались художниками, под лампой, на бумаге, перышком, кисточкой, под линейку или без – а это и есть высокое искусство каллиграфии, которое было всегда и никогда не пропадет, пока жив человек на планете.
Алоэ. Бумага, тушь, 2001.
Глава 8
Возьми предмет в руки и нарисуй его сердцем
Прежде всего ты должен открыться ослепительному совершенству того, что ты видишь. А потом взять в руки карандаш и нарисовать это совершенство. Конечно, у тебя не получится с первого раза. Значит, ты еще не открылся, не слился с тем, что ты собираешься изобразить.
Мы остаемся один на один с листом бумаги, у нас все готово для рисования; но что мы будем рисовать? Каждый раз у меня возникает священный трепет перед белым листом и все мои образы и идеи, которые вертелись в голове, вдруг испаряются в одно мгновение.
А как же другие художники, профессионалы, известные мастера?
Иван Селиванов, наивный художник, любитель-живописец, житель городка Белов Кемеровской области, выходил во двор, на огород, и первым, кого он видел, был его Петя-петушок. Он рисовал его очень тщательно, композиционно ставил в центр листа, петух получался как бог, на монументальных ногах, с огромным клювом и ясным взором.
«Здравствуй, Петя, я к тебе. Принес гостинца. Смотрю давно я на тебя, живешь ты в одиночестве. Стар ты стал, красу младую потерял. Друзей твоих поворовали. Добры люди-воры с самой весны в теплы дни майски. Пока живи, не умирай сам собою, красавец мой, тебя храню, как себя, как особую реликвию красоты твоей», – так писал в дневнике Иван Егорович о своем петухе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.
Первая книга художницы Натальи Александровны Касаткиной (1932–2012), которая находилась – благодаря семье, в которой родилась, обаянию личности, профессионализму – всегда в «нужном месте», в творческом котле. (Круг её общения – Анатолий Зверев, Игорь Шелковский, Владимир Слепян, Юрий Злотников, Эдуард Штейнберг, Леонид Енгибаров, Ирина Ватагина…) Так в 1956 г. она оказалась на встрече с Давидом Бурлюком в гостинице «Москва» (вместе с И. Шелковским и В. Слепяном). После участия в 1957 г. в молодёжной выставке попала на первую полосу культового французского еженедельника Les Lettres Francaises – её работа была среди тех, которые понравились Луи Арагону.
«Пятого марта в Академии художеств открылась вторая выставка «Общества выставок художественных произведений». С грустными размышлениями поднимался я по гранитным ступеням нашего храма «свободных искусств». Когда-то, вспомнилось мне, здесь, в этих стенах, соединялись все художественные русские силы; здесь, наряду с произведениями маститых профессоров, стояли первые опыты теперешней русской школы: гг. Ге, Крамского, Маковских, Якоби, Шишкина… Здесь можно было шаг за шагом проследить всю летопись нашего искусства, а теперь! Раздвоение, вражда!..».
Книга известного арт-критика и куратора Виктора Мизиано представляет собой первую на русском языке попытку теоретического описания кураторской практики. Появление последней в конце 1960-х – начале 1970-х годов автор связывает с переходом от индустриального к постиндустриальному (нематериальному) производству. Деятельность куратора рассматривается в книге в контексте системы искусства, а также через отношение глобальных и локальных художественных процессов. Автор исследует внутреннюю природу кураторства, присущие ему язык и этику.
Книга И. Аронова посвящена до сих пор малоизученному раннему периоду жизни творчества Василия Кандинского (1866–1944). В течение этого периода, верхней границей которого является 1907 г., художник, переработав многие явления русской и западноевропейской культур, сформировал собственный мифотворческий символизм. Жажда духовного привела его к великому перевороту в искусстве – созданию абстрактной живописи. Опираясь на многие архивные материалы, частью еще не опубликованные, и на комплексное изучение историко-культурных и социальных реалий того времени, автор ставит своей целью приблизиться, насколько возможно избегая субъективного или тенденциозного толкования, к пониманию скрытых смыслов образов мастера.Игорь Аронов, окончивший Петербургскую Академию художеств и защитивший докторскую диссертацию в Еврейском университете в Иерусалиме, преподает в Академии искусств Бецалель в Иерусалиме и в Тель-Авивском университете.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.