Как работают над сценарием в Южной Калифорнии - [140]
Создание образов
Очевидно, что образ Жени проходит наибольшую трансформацию на протяжении фильма, поэтому на его создание потрачено самое значительное количество сцен. В начале фильма перед нами предстает застенчивый и робкий человек, который достаточно дезориентирован в обществе и очень легко подчиняется чужой воле. Очки и сутулость усугубляют впечатление. Интересное наблюдение: по мере того как Женя чувствует все большую уверенность в себе, очки он надевает все реже. Человек в исподнем, пытающийся как можно незаметнее выбраться из кровати и поспешно натянуть штаны в сцене первого появления Ипполита — все еще тот робкий слабак, которого мы видели в начале фильма. Но когда ему удается одолеть Ипполита, после того как тот на него напал, он не просто превратился в мачо — он даже наступил на поверженного врага. Он по-хозяйски обращается с Надиными подругами — такое обращение скорее свойственно брутальному, абсолютно уверенному в себе мужчине. Но позднее, когда ему приходится парировать оскорбления и периодически возникающие обвинения Нади, в какой-то момент он снова надевает очки, но они больше «не его». Они — атрибут прежнего Жени.
Надя же сначала кажется более уверенной в себе, чем есть на самом деле, в чем мы убедимся впоследствии. Она еще не определилась, кто она, где она и чего желает. Она хочет выставить Женю из квартиры, хочет замуж за Ипполита и хочет угодить жениху. Однако почти не возражает против обидных обвинений Ипполита, а позднее мы узнаем, что у нее были отношения с женатым человеком, длившиеся целых десять лет, а он так и не оставил жену. Позднее, в отличной сцене с фотографией Ипполита, нам демонстрируют, что она все еще сомневается. Она кладет ее лицом вниз и просит Женю подыграть ей, чтобы она смогла солгать подругам. Однако потом неоднократно выставляет ее, тем самым демонстрируя, что все еще колеблется, не решаясь сделать выбор между двумя мужчинами. Позже она даже намеревается подобрать фотографию, выброшенную Женей на улицу, но для этого просит его помочь ей одеться и обуться. В этот момент она сообщает ему два послания: мне нужен Ипполит и мне нужен ты — так она и чувствует на самом деле. Неожиданная дилемма встала перед ней, и она никак не может понять, что же должно быть на деле. Построение ее образа способствует нагнетанию напряжения в истории.
Интересно создание образа Ипполита: это наполовину фигляр, наполовину философ. Во время своего первого появления он — олицетворение уверенности в себе, и эту убежденность в собственной правоте он теряет далеко не сразу — она присутствует и в следующие его визиты. Хлопает дверью с негодованием человека, оскорбленного в лучших чувствах: при этом в себе он нисколько не сомневается, сомневается лишь в Наде. Угрозы Ипполита и откровенное женоненавистничество, наглядно демонстрируемое в присутствии Нади, легко заставляют нас поверить, что Женя ей подходит куда больше, а этот человек с замашками фанфарона ее не заслуживает. Однако он появляется снова, пьяный и преобразившийся. Усевшись за стол, он начинает размышлять, можно ли «спланировать» счастье и что жизнь совершенно не такая, какую, кажется, мы можем сделать себе сами. После чего отправляется в душ в пальто и шапке, где и произносит один из самых правдивых и пронзительных диалогов в фильме. Несмотря на то что он ведет себя совершенно по-фиглярски, говорит он абсолютно справедливые вещи. Точно зеркало, он показал им, как выглядит их поведение со стороны, — сказал, что их эскапада безумна и обречена на провал. К тому времени, как Ипполит уходит, «чтобы умереть в одиночестве», мы с его подачи совершенно другими глазами смотрим на роман Жени и Нади. Он прав, но нам это не нравится. Наде и Жене тоже, и они ощутимо меняются после его слов. Жизнь не может нам этого дать, и оба понимают, что ведут себя, точно «немного сумасшедшие». Что это лишь блажь, страсть, в которую оба поверили, а вслед за ними и зрители, — хотя в глубине души мы бы желали, чтобы это было настоящее чувство.
Развитие сюжета
В этом фильме для развития сюжета широко использован прием «снежный ком». Одна-единственная ошибка в самом начале привела к тому, что Женя очутился в Ленинграде — и в Надиной жизни; и все последующие события непосредственно связаны с ней. Не будь этой ошибки, не было бы и сюжета. Несколько раз на протяжении фильма нам напоминают об этом — самое заметное упоминание о ней встречается в финальной сцене, когда будущее счастье пары напрямую соотносится с этой судьбоносной случайностью, без которой ничего бы не произошло. Потому она так важна для рассказчиков и стоит каждой минуты, потраченной на то, чтобы зритель поверил в придуманную авторами историю. Как только мы поверили вдобавок к тому, что Женя улетел в Ленинград вместо Павлика и легко попал в квартиру Нади, все последующие события обретают для нас четкие причинно-следственные связи. Естественно, Надя старается выставить его из квартиры, для чего ей надо объяснить, что он не туда попал. Логично, что сначала он ей не верит, но, как только до него доходит истина, он начинает думать, как выпутаться из ситуации. Он хочет лететь обратно в Москву, поговорить с Галей, обнаруживает, что у него нет денег и желает занять их у единственных сколько-нибудь знакомых ему в Ленинграде людей — Нади и Ипполита. Совершенно естественным кажется и то, что он остается в квартире, чтобы дождаться звонка Гали, и даже то, что Надя пытается выдать его за Ипполита, когда появляются ее подруги, также вполне закономерно. Поскольку выбора у него практически нет, ему приходится полагаться на ее доброту, а ей не очень хочется, чтобы подруги знали, что она встречала Новый год с незнакомцем, а не со своим женихом. Когда они начинают влюбляться, то ведут себя совершенно логично, сообразно растущей привязанности друг к другу. Объяснима и ревность Ипполита. Хотя за этим следуют забавные и нелепые сцены, ни одна из них не выпадает из внутренней логики повествования. Отсюда и начинают, точно снежный ком, нарастать события.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».