Как путешествовать с лососем - [44]

А сегодня? Сегодня, когда повсюду слышатся разговоры о карнавализации жизни? Сегодня, когда даже беднейший из граждан (кроме бродяг, ночующих на скамейке) может ежедневно наслаждаться почти круглосуточным карнавалом по телевидению, и в любом случае каждый вечер после захода солнца и позже ему обеспечены всевозможные игры, песни и танцы? Когда у себя дома на экране и даже на улице, проходя в одиночестве мимо газетного киоска, он может увидеть изображения красавиц и красавцев, которые призывают его развлекаться, купаться в роскоши и, естественно, производить самые смелые и странные эксперименты над своей внешностью? Во время старого карнавала, как и во время триумфов и сатурналий у древних римлян, единственный раз в году разрешалось осыпать насмешками власть имущих, а сейчас эти люди сами выставляют себя на осмеяние в бурлескных телешоу, где они осыпают друг друга пощечинами, словно рыжий и белый клоуны на манеже.

Какой смысл отмечать карнавал в мире, где вам предлагают карнавал триста шестьдесят дней в году? К тому же раньше этот праздник подразумевал глумление над властью, это переворачивало отношения в обществе с ног на голову, и каждый получал свой маленький реванш... Теперь все это в прошлом, каждый грустно бредет по улицам, скользким от промокших конфетти, люди покупают в киосках те же сладости, которые круглый год могут купить в супермаркете, причем не в таких антисанитарных условиях. Остается только надеяться на Великий пост. Не волнуйтесь: он поджидает вас за углом.

2005

¹ Чезаре Ломброзо (1835-1909) — итальянский врач-психиатр, родоначальник антропологического направления в криминологии, основной мыслью которого стала идея о прирожденном преступнике.

Как

выжить среди хаоса, который порождают массмедиа

На прошлой неделе журналист и писатель Микеле Серра оказался в затруднительном положении: ему пришлось в пятничном номере газеты «Репубблика» отвечать читателю, который написал ему (цитирую по памяти, в общих чертах): пресса и телевидение говорят нам, что в обществе царит атмосфера ненависти, но когда я разговариваю с соседями и коллегами, то вижу спокойных, миролюбивых людей, которые ни к кому не испытывают ненависти; смотрю по телевизору ток-шоу — там все готовы сожрать друг друга; а в повседневной жизни, если не считать каких-то мелких проявлений невоспитанности, я вижу людей, которые уважительно относятся к собеседнику, извиняются, если они нечаянно вас толкнули; читаю в газетах, что в обществе все шире распространяется расизм, а потом вижу, как люди на улице с готовностью дают евро чернокожему попрошайке, вместо того чтобы застрелить его, и т.д. Так, может быть (я воспроизвожу его слова по памяти), массмедиа показывают нам жизнь страшнее, чем она есть на самом деле, и побуждают нас вести себя хуже, чем мы ведем себя обычно? Серра ответил в духе здравого смысла, и я полностью присоединяюсь к нему: да, это правда, но давайте представим себе, что в мире исчезли телевидение и газеты и мы оказались в информационном вакууме — разве так было бы лучше? Поэтому давайте относиться к тому, что нам говорят и показывают, с большей критичностью и разборчивостью, и постараемся выжить в этом хаосе.

Но как телевидение и газеты могли впасть в такое извращение — изображать мир страшнее, чем он есть на самом деле? По правде говоря, это началось, с тех пор как на свете появились газеты: вспомните, какой обвинительный акт против прессы содержится в романе Мопассана «Милый друг», и вы поймете, что корни ее современных пороков уходят в глубокое прошлое. Пресса наших отцов и дедов, можно сказать, питалась криминальной хроникой и не теряла интереса к громким судебным процессам, длившимся месяцами, годами, а то и десятилетиями, как, например, бесконечное дело Брунери-Канелла¹ (по сравнению с которым дела о громких убийствах в Гарласко и Конье промелькнули, как метеоры). Так что речь идет не о качественном, а о количественном скачке, но, как известно, количество, дойдя до некоего предела, переходит в качество.

Правда, «Политическая трибуна», ток-шоу пятидесятых-шестидесятых годов, была образцом культуры и хорошего тона, но это потому, что она выходила раз в неделю и только на одном канале. А когда по семи каналам каждый день идет по семи таких передач, их участникам надо либо кричать, либо быть готовыми к тому, что их никто не услышит. Помню, когда один мой приятель собирался организовать новое ток-шоу, я посоветовал ему принять поистине революционные меры предосторожности: во время эфира держать в кармане пульт дистанционного управления, чтобы, когда один участник перебьет другого, можно было отключить ему микрофон — тогда на экране он будет беззвучно открывать рот и бессмысленно размахивать руками, в общем, выглядеть полным идиотом. Вот увидишь, после этого словесный понос прекратится. Приятель радостно поблагодарил меня; однако, судя по его передаче, какие-то другие люди сказали ему, что, если в эфире не будет словесного поноса, зрители заскучают и переключатся на другой канал.

Количественные сдвиги уже приобретают повсеместный характер: если когда-то ежедневная газета выходила на четырех страницах (в благословенное военное время), то сегодня она выходит в среднем на шестидесяти и не потому, что в мире стало происходить больше событий — напротив, объективно говоря, в 1943-1945 годах их было гораздо больше, начиная от Холокоста и кончая атомной бомбой. Чтобы заполнить шестьдесят страниц и получить рекламу, которая позволит тебе выжить, ты должен раздуть новость, сделать из нее сенсацию, которую можно будет растянуть не только на всю первую полосу, но еще и на вторую, и даже на третью, так, чтобы одно и то же событие можно было обсуждать десять раз в течение одного дня, с точки зрения десяти участников ток-шоу, и у людей сложилось впечатление, что событий было десять. Но зачем тебе получать рекламу, чтобы заполнить шестьдесят страниц? Чтобы можно было напечатать газету в шестьдесят страниц. А зачем тебе газета в шестьдесят страниц? Чтобы получить достаточно рекламы для шестидесяти страниц.