Как прекрасно светит сегодня луна - [51]

Сестра помолчала, потом сказала озабоченно:

— Деньги, смотри, не трать, могут скоро понадобиться. А то вон Альфия, как умерла ее мать, полдня по родственникам бегала, деньги собирала. На днях приеду, — и повесила трубку.

Вечером этого дня приехал незнакомый молодой человек из Уфы. Гюлзифа вышла на звонок в коридор и спросила через стеклянную дверь:

— Вы к кому?

— Я племянник Хадии-апы, Михрмарзия-апа у вас живет?

Гюлзифа впустила гостя.

Оказалось, его зовут Ахат, живет он в старой части Уфы, «где самый чистый в городе воздух», женат, у него двое детей, приехал в Москву на курсы повышения квалификации врачей… Сообщив эти сведения о себе, гость быстро разделся, вымыл руки и, улыбаясь вежливой, но несколько «профессиональной», как показалось Гюлзифе, улыбкой, вошел в комнату, где на диване сидела Михрмарзия в бумазеевом халате в мелкий цветочек и в платке, и сказал бодро:

— Салом алейкум, Михрмарзия-апа, как себя чувствуете? Хадия-апа просила передать вам привет и письмо! — И он протянул вчетверо сложенный исписанный кривыми буквами листочек бумаги.

Михрмарзия, не отрываясь, смотрела на него.

— Ты кто? — спросила она. — Не внук Шарафи-мугаллима?

Гость кивнул.

— Внук. Только я его никогда не видел.

Усевшись рядом с Михрмарзией, он стал рассеянно листать альбом с фотографиями родственников, предложенный Гюлзифой.

— На моего сына похож! — оживился он, указывая на одну из фотографий.

Михрмарзия придвинулась и приветливо заговорила:

— Это Айрат, сын Асмы, тут ему годик, после скарлатины он… А это Рамиль, его брат, здесь ему четыре года… Это Бакир, когда из Средней Азии вернулся… Это Шамсия, племянница моего мужа, дочь Соймы, это ее второй муж Мидхад, их дочь Эльза, ей теперь сорок лет, красивая женщина… Это Магдан, мой брат, в прошлом году умер, первый сын его, Жан, живет в Новокузнецке, второй, Марат, в Сирии…

Ахат, слегка ошарашенный, спросил:

— А дедушку моего, Шарафи-мугаллима, помните?

Михрмарзия закрыла глаза, но тут же открыла их и радостным голосом провозгласила:

— У Шарафи-мугаллима были синие глаза, точь-в-точь как у тебя, дружил он с моим отцом, они часто ездили в Уфу на ярмарки и привозили нам оттуда подарки, гостинцы… Дом у Шарафи-мугаллима был богатый, в деревне Таулар, это в пяти километрах от нашей Иске Актау. Твоя бабушка, Нафиса-эби, лицом была белая, ее еще Кумеш-биби звали… Родила она шестерых детей: Миннигали, Мухаметшу, Абдулгали, Измаила, Ибрахима и твоего отца Фарида. У Миннигали жена Суфия умерла от вторых родов, первый сын, Рашид, уехал на Дальний Восток, стал там моряком… У Мухаметши жену звали Зияда, она шелковые платья любила и носила золотой браслет на левой руке, писала стихи по-арабски, у нее родились две дочери, Яухар и Малика, и два сына, Ахмед и Нурулла. Нуруллу пчела укусила, умер на сороковом году жизни, Ахмед в Среднюю Азию подался, женился там на бухарской женщине. Яухар и Малика в Татарии, живут в собственных домах, в деревне, мужа Яухар убила молния, когда он на тракторе ехал… У Абдулгали дом сгорел, он заново строился, и опять дом горел, и тогда он переехал в деревню Урзай — там дом остался невредимым, до сих пор стоит, живет в нем его сын Финур с женой-мишаркой…

— А какой дом был у дедушки?

— У Шарафи-мугаллима дом был похож на наш… Вот как входишь в наши ворота, видишь две тропинки, одна ведет к саду, где за кустами малины и смородины дом стоит, о четырех окнах, под железной крышей; вторая тропинка ведет к сараям, амбарам, клети… За домом — колодец под навесом, в дальнем конце сада — баня, к ней ведут дорожки от дома и от ворот, выложенные камнями, вдоль дубки посажены… Кто к нам на лошади приезжает, свою лошадь за эти дубки привязывает… А у Шарафи-мугаллима дубков во дворе не было — березки, а за домом возле оврага росла у них черемуха в три человеческих роста, — когда цвела, запах от нее на другом конце деревни слышался, Нафиса-эби с нее ведро черемухи набирала… Шарафи-мугаллим часто ездил по соседним деревням: в Уран, Сабанай, Урзай, Коран, Тугай, Ишмен, Нагыш-тау — там у него везде родственники были…

— Гюлзифа-апа, дайте, пожалуйста, листок бумаги, я про своего дедушку запишу! — вскочил гость.

Гюлзифа принесла листочек бумаги, наклонилась к Михрмарзии.

— Не устала?

Разрумянившаяся Михрмарзия, улыбаясь, сказала:

— Разговор у нас будет долгий, принеси нам сюда чаю. В тех красивых синих чашках…

— Каких синих чашках? — удивилась Гюлзифа.

— Которые подарила мне Гузель, дочь Рафаэля, твоего двоюродного брата… Неужели не помнишь? Эти чашки ты в шкаф задвинула, на самую верхнюю полку.

Поздним вечером Гюлзифа позвонила сестре в Казань.

— Нет у нее склероза, — сказала она. — Что ей надо, она все помнит!..

— А что она сейчас делает? — помолчав, спросила сестра.

— Поет гостю: «На берегу Агидели родилась я, по зеленым травам я ходила…»

Пригороды

Вспоминая Хлебникова

Зачем придумали люди комнаты, клетки, клетушки, секции, тюрьмы, бараки, коробки, ящики, упаковки, бункеры?

Вдали от земли, от травы, от листвы. Неблизко к звездам, к Луне, к облакам, к ветру.

С воробьями, голубями на перилах, с залетающими летом бабочками, осами, пчелами, комарами, мухами, от которых закрываются стеклами, марлями, сетками, шторами. А зимой из всего живого одни тараканы, которых морят, травят, гонят, но выгнать совсем не могут.