Как подменили Петра I - [36]

Наиболее ярко проявились грубые вкусы Петра и его особое пристрастие к людям социальных и интеллектуальных низов в истории его взаимоотношений с Екатериной. Имея почти неограниченные возможности для выбора своей второй жены, он пренебрег и собственными аристократками, и принцессами из европейских королевских домов и предпочел им разбитную служанку из Мариенбурга — не слишком умную, не слишком нравственную и совершенно безграмотную, но умеющую без устали веселиться среди его неумеренных застолий. Как говорится, по Сеньке и шапка! С такими женщинами он чувствовал себя уверенно и постоянно отдавал им предпочтение. Он не только женился на ней, но и короновал ее императрицей, совершенно не думая ни о собственном достоинстве, ни о престиже высшей власти, ни о мнении своего народа. И это пренебрежение отозвалось катастрофой в личной жизни: его «друг сердешнинький Катеринушка» ему изменила, и это было для него величайшим унижением и позором, который он был вынужден переживать на виду не только своего государства, но и Европы. Он мстительно и жестоко казнил ее любовника, уничтожил завещание, но которому власть передавалась Екатерине в случае его смерти, но вряд ли это способствовало восстановлению душевного равновесия. Возможно, нервное потрясение — если не яд, который дала ему неверная жена для спасения собственной жизни! — и свело его преждевременно в могилу.

Пристрастие к людям низов выразилось в Петре и в выборе им своего фаворита, Александра Меншикова. Безродный выскочка так до конца жизни не научился ни читать, ни писать и с трудом ставил свою подпись, но был угодлив, умел угадывать желания Петра и быстро их исполнять, что и помогло ему возвыситься. Происходя из низов русского общества, Меншиков еще в детстве попал к Лефорту и исполнял у него обязанности денщика, проявляя похвальную ловкость. Если он и имел привязанность к своей стране и своему народу, то за несколько лет лакейской службы у иностранца полностью их утратил. Когда он перешел на службу к Петру, то это уже был человек, полностью забывший свое происхождение и по своему невежеству презиравший нравы своей страны. Как кажется, именно это и привлекло Петра в Меншикове: в этом неуче, величайшем казнокраде и неутомимом весельчаке он нашел самого ревностного сторонника преобразования России. Поскольку Меншиков мало что знал, то едва ли догадывался о том, что своими усилиями он способствует не смене привычек и одежды русского человека, но, прежде всего, разрушает сам дух своего народа. Внедрение западной культуры в российский быт было бы оправдано и желательно, если бы оно коснулось не только армии и флота, но и крестьянства, наиболее многочисленной и наиболее отсталой части населения. Но как раз крестьянство и не было затронуто нововведениями: оно не получило ни новых орудий труда, ни новых приемов ведения хозяйства, ни правовой защиты своего достояния и своих жизней. Петровская «культурная революция» прошлась по верхам, по дворянству, разрушив самобытную русскую культуру и духовную основу этого сословия и не дав ему в то время ничего взамен, кроме смехотворного подражания Европе в одежде и поведении. Лишь после Петра началось подлинное приобщение русского дворянства к европейской культуре. Именно с петровской поры дворянство, несколько сблизившееся со своим народом после этнических потрясений времен Грозного, вновь резко отдалилось от своих национальных корней и стало вновь чуждым элементом в русской среде. Достоевский, болея душой за этот трагический раскол, с горечью и презрением назвал русское дворянство «особым народцем» в своей стране. Через некоторое время трещина между сословиями разрослась в целую пропасть, что и привело к великим кровавым потрясениям…

Отрицательный вклад Петра в становление русской нации очевиден даже при поверхностном взгляде. Можно лишь с сожалением признать, что уровень преобразований, которые он произвел в России, полностью соответствовал крайне узкому кругозору и скудному духовному уровню самого преобразователя.

Отличался Петр и страшной безнравственностью, и в этом отношении он не мог быть образцом для подражания своему народу. Он собственноручно писал непристойные уставы для «всешутейшего и всепьянейшего собора», награждал участников этого сборища крайне неприличными и даже гнусными кличками, которые вряд ли можно повторить в печатном издании. Во время своих выездов за границу он постоянно нанимал женщин для утех или же требовал от принимающей стороны обеспечить его таковыми. Какие нравственные черты мог развить такой человек у своего народа? И стоит ли удивляться тому повреждению нравов, которое укоренилось в России во время его царствования?

Не обладал Петр и мужеством, которое могло бы придать некоторое благородство его малопривлекательной личности. Известно его постыдное бегство из-под Нарвы, когда он, при первом известии о появлении Карла XII, бросил свою армию и поспешно бежал в глубь страны. Повторно бежал Петр от Карла в январе 1708 году, на этот раз из Гродно. Так же трусливо вел себя Петр и во время Прутского похода, когда, окруженный турками, он настолько потерял самообладание, что был готов уступить султану за мир — а точнее за спасение своей жизни — все южные земли, в том числе и Киев, навсегда отказаться от вмешательства в европейскую политику и вернуть Швеции все завоеванные территории. Единственно, на что не соглашался Петр, так это на возвращение Петербурга, но взамен он хотел предложить шведам Псков и другие города в любом месте Центральной России. К счастью всего государства турки удовлетворились лишь малым — Азовом и другими более мелкими крепостями на побережье Азовского моря. Но в этих, сравнительно легких, условиях мира нет личной заслуги Петра.