Как он не научился играть на гитаре - [2]

«И очень хорошо, — подумал Яшка. — Пойду посплю».

Поспать, однако, не пришлось. Только тихонько стал задремывать, как верхняя команда начала оббивать ржавчину на палубе. Такое ощущение, будто бы ты сидишь в цистерне, а по ней молотками! Вышептал Яшка мат многоэтажный, «Теорию устройства корабля» взял: «Может, в салоне посижу, позанимаюсь, зачет-то сдавать надо!» Но только он устроился за обеденным столом и стал вникать в идущие с античности премудрости судостроения, как наверху, над головой, забухали шаги — там капитанская каюта, «скворечня» рядом с ходовой рубкой — и кэп свирепо-жалобно потребовал, чтобы прекратили стук: «Э-э, дайте спат немного, э!..» И тихо стало. А Яшка вместо того, чтобы в тишине спокойно посидеть, позаниматься, поднялся и пошел, чтобы с комфортом в коллективе отдохнуть. Матросы с боцманом устроились на корме, курили. Люд местного происхождения сидел на корточках, Альфредыч — на своей зюйдвестке. А Яшка толстую «Теорию устройства корабля» сунул под зад.

— Старпом уехал, говорил: «Почистить правый борт, потом засуричим». А этот вот — «Дай спат»…

— Ну наркота… А нэту… Ломает нашего хозяина. Чего?..

— Медведь тебе хозяин! В ЦК хозяева, не здесь. Кэп водки засосал стакан. Марконя дал. А ему «планчик» бы хоть полмастырки. А водка что ему?! Чем отравился, тем и лечись.

— «Наркота»… Анаша это… — Альфредыч лишь презрительно скривился. — Дальний восток… Там шмалят опий. Вот от него, да, от него только что жэнь-шень, «человек-корень», лечить может. Э, кто там с краю близко? Ну-ка глянь, Марконя наш в радиорубке все? Да? С кем это он трекает?

Потом Яшка все же немного почитал «ТУК». А потом вдруг перед самым ужином уже — звонки «машину готовить». Что тут поделаешь? Пошли вниз Яшка, вахтенный механик и моторист второго класса. Компрессор запустили, двигатель главный маслом прокачали, машинный телеграф поставили на «товсь». И сразу брашпиль заработал, загремела, натужно поползла в клюз якорь-цепь.

Как только вывернули из-под защиты острова, сразу ударила волна в скулу, ну и пошло валять. Минут через пятнадцать прогрелся главный двигатель, в режим вошел. Наказав мотористам: «Вы смотрите здесь», — механик удалился к телевизору. А Яшка вскоре и моториста второго класса отпустил.

— Иди, пронюхай, куда идем! И подмени меня на ужин. Если швартовка будет вдруг, чтоб сразу же сюда!

Ему с ножом хотелось повозиться, а потом спрятать его без посторонних глаз; но уж качало слишком здорово, того гляди и пальцы на точиле сточишь. Нож спрятал, принялся по машотделению ходить вечным маршрутом от нижних ступеней трапа до точила. Что-то Есенин вдруг пришел на ум: «Го-ло-ва-моя-машет-уш-ша-ми-как-крыль-ями-пти…» Ладони приложил к ушам, изображая… Вдруг чей-то взгляд почувствовал! Поднял глаза — а на него с верхушки механик смотрит. Спустился вниз, прокричал в ухо:

— Ты чего?

— А ничего. Так просто. Нельзя?

— Иди поужинай.

Поужинал. Вниз возвратился. И почти сразу же — швартовка. Трудная! Валяет. Бьет о сваи буровой, прямо корпус весь дрожит! Перегорают, гаснут лампочки! Тут уж все трое, два моториста и механик, насилу успевали управляться. Всего, наверное, две-три минуты простояли, потом — «средний назад», потом на «стоп» скакнула стрелка телеграфа, а после — «полный вперед». Ну и пошли, пошли. Валять поменьше стало, поскольку по ветру уже.

Механик сходил на мостик, возвратился и в остром желании хоть с кем-то поделиться на ухо Яшке, мотористу, стал кричать:

— Я тоже думал: нас послали из диспетчерской… А это мы за «травой», выходит, чапали сюда! Вот взяли сейчас кусман на несколько мастырок да и обратно повернули. Все! Марконя выискал по рации, на их волну сел… Выискал, у кого «планчик» есть на буровой. Н-ну б…! — Слов больше не нашел, хмыкнул, обдав камбузным духом макарон по-флотски, кои на ужин были, и к трапу двинулся. — Ладно, я близко здесь. Чуть что, я сразу… Помогалу твоего отгоню от телевизора и пришлю.

Как только он ушел, а моторист второго класса спустился вниз, Яшка сказал:

— Я близко здесь, чуть что — зови… — И тоже удалился.

«А чего баловать? Пусть молодой приучается». Чтоб не попасться на глаза начальству, он сразу прошмыгнул в нижний салон для рядового состава, доставшийся в наследство от рыбацкой жизни логера. Возможно, у рыбаков народа было больше? А может, и считалось, что гордый комсостав не пожелает харчиться вместе с рядовыми? А в «Нефтефлоте» на судах повсюду только две трети экипажа ходит, чтоб получать «недостающие», то есть еще ползарплаты, «за себя и за того парня». Так повелось: зарплаты негустые. И горничных не держат тоже на небольших судах. А кокше одной, понятно, не с руки вверх-вниз с бачками да посудой бегать. Этот салон она использует, храня картошку там на расстеленном брезенте. (Похоже, это был «аварийный пластырь», если внимание обратить на петли из просмоленного каната по углам. Но кто на это обращал внимание?) Здесь на стене висел, чуть покосившись от качки, портрет Ленина, а где-то, по углам пошарив, и Сталина, наверно, можно было разыскать. На полке ожидала умелых пальцев коллективная гитара. Были чайник и электроплитка. Здесь собирались иногда — подальше от начальства, — чтоб поболтать, попеть, почифирить.