Как мы умираем - [90]

Глаза Люси полны слез, когда она открывает двери.

— Я не могла поверить, что это вы, когда медсестра назвала ваше имя. Пит так рад. Мальчики до сих пор помнят, как раскрашивали картинки вместе с вами в больнице.

Она даже еще меньше, чем я запомнила: напряжена, как оголенный провод, губы поджаты, уголки их опущены; одежда сидит мешковато на ее крошечном теле. Она проводит меня наверх, где в полосатой пижаме сидит худой бледный мужчина, у которого яркие глаза Пита и впалые щеки. Он похож на узника концентрационного лагеря, но когда улыбается, годы словно уходят, и я снова узнаю своего пациента.

Пит вспоминает старую шутку:

— До сих пор в рабочем состоянии, — говорит он, — но я быстро теряю силы, дыхание сбивается.

У него вторичные опухоли в легких. Химиотерапия избавила его от волос, но лишь частично сократила раковые образования. Последний курс не возымел действия, других способов воздействия на опухоли нет. Супруги вызвали медсестру из центра Макмиллана, поскольку опухоль в тазовой области снова начала расти («Черт! Микроскопические частички остались после операции и снова увеличились!»). Она сдавливает нервы таза, вызывая боли в ягодицах и ногах, и пережимает кровеносные сосуды, из-за чего ноги Пита отекают. Он не может больше спускаться по лестнице и последние две недели живет на втором этаже.

Мы обсуждаем дальнейшие действия — я, медсестра, Пит и Люси. Боль, вызванную повреждением нервов, достаточно сложно нейтрализовать, а борьба с отеками подразумевает, что каждый день на протяжении недели нужно будет перебинтовывать ноги, пока отек не спадет, и можно будет использовать компрессионные чулки. «Очень сексуально», — говорит он, улыбаясь. Мы втроем уже не краснеем, когда слышим его шутку. Он соглашается побыть в хосписе, пока не решится проблема с опухшими ногами и болью. Если после этого он снова сможет двигаться, обязательно возьмет мальчиков на рыбалку.

И вот мы здесь. Пит снова мой пациент. Люси разрывается между домом, откуда отправляет мальчиков в школу и встречает после, и хосписом, где проводит целый день в палате Пита, пытаясь распознать по лицу, о чем он думает, сводя все разговоры к рыбалке, футболу и подводным открытиям его увлекательной работы.

— Будто ничего не происходит, — говорит мне Люси. — Он будто не понимает, насколько болен. Я не знаю, что сказать мальчикам. Не знаю, что сказать его маме. Не знаю, что думать. Я разрываюсь между ожиданием чуда и пониманием, что он умрет. Я совсем потеряна.

Отеки постепенно спадают, перевязки проходят уморительно, поскольку Пит комментирует каждое действие: постепенное вырисовывание коленных чашечек, появление пальцев на ногах и, конечно, напевает особо веселую мелодию театра варьете при взгляде на свою опухшую мошонку. Тем временем дело с болью обстоит сложнее. Опухоль давит на нервы в тазовой области, из-за чего боль электрическими разрядами отдает в ягодицы и ноги каждый раз, когда Пит пытается встать. Лекарства не помогли: комбинация болеутоляющих, дозировка которых могла бы утихомирить лошадь, помогла Питу сидеть на кровати, не испытывая дискомфорта. Ходить он по-прежнему не мог.

Мальчики приходят каждый вечер после школы. Перед их появлением Пит съедает дополнительную дозу обезболивающих и настаивает, чтобы его посадили в кресло, не желая, чтобы мальчики видели его в постели и расстраивались. Они приносят домашнюю работу, комиксы, вместе с папой смотрят телевизор. Потом Люси забирает их, Пит снова ложится в кровать, выпивает еще таблетки, и засыпает.

За исключением этих моментов он не бывает спокоен. Во сне Пит бьет руками по кровати и кричит, меняет положение, гримасничает. Он просыпается с одышкой, в поту, трясущийся от страха. Несколько раз медсестры вызывали врача, потому что принимали это за симптомы сердечного приступа или думали, что он не может дышать из-за тромбоэмболии легочной артерии, но рентген грудной клетки не показывал изменений. Казалось, что ночью ему снятся кошмары, о которых он ничего не помнит утром. Он стал бояться сновидений и откладывал отход ко сну, поэтому стал все больше уставать, а боль все усиливалась.

Однажды ночью, когда Пит снова бил руками и кричал во сне, медсестра разбудила его. Он проснулся, все еще крича и размахивая руками, но постепенно успокоился, когда увидел палату в полумраке и медсестру рядом. Она спросила, может ли он вспомнить сон. Он ответил: «Да». Он понял, что каждую ночь ему снится одно и то же. Сон, который ужасает его, напоминая о днях, когда он работал водолазом. Он уносит его на край жизни.

Иногда физическая боль — это отражение боли душевной, запрятанной в глубине сознания человека, отказывающегося принимать реальность.

Водолазы всегда работают в паре, объясняет Пит.

— Мы должны видеть друг друга. Если что-то идет не по плану, мы должны помочь напарнику подняться на поверхность. Мы никогда не бросаем друг друга, это вопрос чести, разделения опасности под водой.

Во сне Пит и его давний коллега погружаются в глубокие, опасные воды, чтобы починить трубопровод. Они находятся на расстоянии друг от друга, когда Пит понимает, что его кислородный баллон почти пуст. У него хватит воздуха только на то, чтобы подняться на поверхность или добраться до коллеги и сообщить об этом, но не на все сразу. Он не может подняться на поверхность и бросить товарища, даже если это будет стоить ему жизни. Но если он потратит кислород на то, чтобы добраться до него, потеряет возможность подняться на поверхность. Он не знает, что делать. Пока он размышляет, кислород заканчивается. Он сейчас умрет. В этот момент, задыхаясь, он всегда просыпается и никогда не успевает ухватить отрывок сна.