Как Мэй ходила в гости - [2]

Факты моей жизни прояснились, и я была способна думать о них с новой долей решительности. Нет, не для того, чтобы исправить их — то было ровное, спокойное осознание, что дела обстоят именно так и что их вовсе не следует воспринимать как катастрофу.

У меня нет никаких хобби или желания ими обзаводиться.

Я много читаю, не всегда самые лучшие книги, частенько говорю, будто люблю биографическую литературу, хотя на деле редко дохожу до конца — приближение чьей-то смерти слишком давит на меня.

Я не очень-то хорошо готовлю.

Я не умею петь и больше не играю ни на каких музыкальных инструментах.

Животные со мной терпеливы, но не тянутся ко мне.

То же самое можно сказать и о детях.

Я не умею рисовать, не владею иностранными языками.

У меня есть кошка Хестер, которая несомненно одинока.

Я мало путешествовала, что особенно огорчительно, поскольку моя фамилия Эттавей — староанглийская и означает «у дороги» — то есть раньше она принадлежала кому-то жившему у дороги. Давным-давно на туманных вересковых пустошах началось сочинение имен. Люди осмотрелись, увидели ясень (Эш) или целую рощицу из таковых (Эшворт), приспособив под себя такие же фамилии. А другие сделали акцент на своем ремесле (Смит, Поттер, Мейсон[2]) или на городе, возле которого они жили (Уоллз[3]). Зато моя предшественница вдохновилась дорогой, способом передвижения и путешествий. Может статься, что она стояла возле дороги точно так же, как и я стою порой на мосту над железной дорогой, что возле моего дома в Анневиле, — стояла и смотрела на юг, а потом на север, размышляя, в какую сторону лучше отправиться.

Я работаю садовником при университете, хоть это и не совпадает с моими изначальными планами. Первыми растениями, за которыми я ухаживала в детстве, были африканские фиалки на моем подоконнике — они очень страдали, а потом умерли. Их бархатные листья не переносили воду, а я безжалостно их поливала. Потом была красная герань: она продержалась сколько смогла (около двух недель) — в тени, на книжной полке. Не помню, кто мне дал эти растения и почему я была так вопиюще невнимательна к ним, хотя, например, старательно ухаживала за своей комнатой. Помню, что, когда мои подопечные умирали, я относила их в компостную кучу за гаражом, и каждый такой печальный ритуал все больше убеждал меня в том, что я не дружу с растениями.

В общежитии колледжа у меня было несколько пыльных растений, и во время моего недолгого проживания в Нью-Йорке тоже, но в студии было слишком мало солнечного света, чтобы поддерживать в них жизнь, как бы я ни старалась. А по возвращении в Анневиль во мне что-то поменялось. Я вдруг захотела сразу целый сад. Через несколько лет кто-то объяснил мне, что слова guardian и garden[4]имеют общий корень, означающий «безопасность, укрытие». В каком-то смысле я вернулась домой, чтобы ухаживать за мамой. И тогда я начала читать книги по садоводству, рисовала планы. Я была преисполнена энтузиазма и оптимизма и хотя махнула рукой на другие стороны своей жизни (например, на поиски работы или квартиры), считала, что наградой будут охапки цветов, которые принесут нам всем облегчение.

Это не сработало, но интерес остался, и я подала документы в университет на специальность ландшафтная архитектура. Ландшафтные архитекторы создают приятное природное окружение, чтобы люди радовались. Предметом радости может быть задний двор, парк, кампус или детская площадка, общественная дорога, шоссе или парковка. Нас научили тщательно анализировать место для посадок и создавать дизайн, который бы гармонировал со всем окружающим. Через два года я устроилась в команду садовников при университете. Оказалось, что меня больше интересует работа с растениями как таковыми, нежели само оформление пространства.

Мое место меня устраивает. Мне нравится Сьюзан Минт, иногда, если нужно разбить клумбы по всему кампусу, к нашей работе присоединяется наш босс Блейк О’Делл. Сью старше меня лет на десять: она гордится, что никогда не работала в закрытом помещении. «Я взялась за грабли еще в детстве, и это был приработок к моему пособию, — рассказывала она. — Ни разу об этом не пожалела».

Целыми днями мы говорим только о нашей работе, но иногда Сью прорывает на большее. То есть этим я хочу сказать, что не знаю, друзья мы или нет, но добрые коллеги точно. Мне нравится ее чувство юмора. Однажды, обсуждая одну нашу знакомую (она тоже садовый архитектор), Сью заметила: «Она любит передизайнить. Господи, и все это с таким серьезным лицом».

А сейчас Сью говорит мне:

— Мне ночью странный сон приснился.

Мы сгребаем листву возле здания факультета английского языка, чтобы не пробились еще слабые по весне сорняки.

— Будто бы у меня собственная компания, и моя знакомая просит, чтобы я привела в порядок ее сад.

Сью расправляет спину, давая себе отдых.

— Она просит поменять русло речки — чтобы та протекала через ее гостиную.

Я перестаю грести.

— Что?

— Да-да, понимаю. Поначалу я тоже побоялась все повредить. Ты права. Но чем больше я об этом думала, тем более разумной казалась идея.

Я стояла, ожидая продолжения рассказа.

— Ведь русла рек нужно охранять, так? Так почему бы не перенаправить их к себе в дом, взяв под защиту? Во всяком случае, во сне эта мысль показалась мне вполне логичной. И я выкопала извилистое новое русло, обложив его голубоватым песчаником. Получилось красиво, а потом все узнали о моем проекте и забросали просьбами.