Как хочется счастья! - [43]

– Матушка, – неслышно возникла около нас высокая худая – та, что подавала окрошку. Возле Таисии она согнулась резко напополам, как надломившаяся ветка, и что-то зашептала в самое «матушкино» ухо.

– Дай ей. И скажи, пусть приходит, когда захочет. – Твердо подняла к ней Таисия круглое лицо с красными щеками и нисколько не поморщилась, хотя даже я со своего места явственно ощущала от высокой «сподвижницы» какой-то неприятный запах, похожий на запах дезинфекции в инфекционных больницах.

Женщина послушно опустила голову и отошла к буфету. Взяла там хлеб, кувшин с квасом, несколько стеблей светло-зеленого молодого лука и понесла к церковной ограде. Я повернулась, чтобы понять, о ком идет речь. За оградой стояла бомжиха. С моего места невозможно было понять, старая она или молодая. «Сподвижница» жестом пригласила бомжиху пройти во двор, но та отказалась. Она уселась на улице, с другой стороны ограды, и склонившись так, что осталась видна только ее грязная шерстяная шапка, надетая несмотря на жару, и стала что-то делать внизу. «Сподвижница» вернулась и на несколько секунд опустила руки в пластмассовый тазик с какой-то мутной жидкостью. Как операционная сестра, подумала я. Из ее угла снова донесся запах дезинфекции.

– Большое ли у вас хозяйство? – стала расспрашивать я «матушку», и она спокойно и с достоинством рассказала, что здесь при церкви и «при ней» постоянно живут восемь женщин. Ночуют здесь и работают. У нее самой есть в городке квартира, но она тоже предпочитает проводить свое время здесь. Во-первых, очень много дел, а во-вторых, ночь ей лучше тоже проводить с ее «сподвижницами», потому что ночью на них нападает «тоска».

– Как это? – не поняла я.

– У них у всех была сложная жизнь, – сказала «матушка».

– Как у вот этой женщины? – кивнула я в сторону ограды.

– По-разному.

Таисия повела меня по подворью, показывая и образцовый курятник, и загоны для гусей.

– К Рождеству выращиваем, хорошо их в Москве покупают, – объяснила она. Потом последовали огород, две солидные теплицы с огромными, безупречно ухоженными и подвязанными кустами, на которых наливались пожаром оранжевые крупные помидоры. Наконец, мы зашли в маленький домик, к которому вела тропинка из каменных плит, с обеих сторон усаженная отцветающими уже ирисами и пионами, здесь располагалась пошивочная мастерская. Я заглянула туда. Молоденькая симпатичная женщина, тоже повязанная черным платком, деловито хлопотала среди ворохов ткани. С одной стороны на длинном столе лежали рулоны черной материи. А с другой – стопками были сложены уже, видимо, готовые к продаже веселенькие кухонные фартучки, рукавички и подрубленные полотенчики.

– Ну, вот пока и все наше хозяйство, – сказала «матушка», когда мы вышли из мастерской.

– Должно быть, вам это стоит немалых трудов! – искренне восхитилась я.

– Бог помогает да мои верные помощницы. – Мы снова пошли назад по каменным плитам, но вышли не во двор, а в другую сторону, где в тенистом полумраке за церковным зданием было небольшое, заросшее сиренью старое церковное кладбище.

– Вот кладбище нужно расчистить, могилы в порядок привести… А можно было бы много что еще сделать…

– А священник вам не помогает?

– У него своих дел полно. Да и какой у него штат? Поп да попадья. К тому же и своих шестеро детишек. Вот если бы Бог дал нам трапезную – в таком-то помещении можно было бы и комнатки для новых женщин устроить, и что-то вроде общего зала – для зимней столовой и совместного досуга. Опять же для молений, не приходилось бы по улице идти – трапезная соединена общим ходом с церковью, а то ведь не у всех моих помощниц есть пока теплая одежа… Можно бы и швейное дело расширить – шторы, например, шить, – Таисия будто угадала мои мысли насчет салона штор, – … тапочки теплые тачать, да мало ли еще…

– А доход как распределять будете? – бухнула я.

– Какой, деточка, доход? Нас девять человек. Церковную десятину опять же отдаем, да ведь нас не за деньги, из милости Божьей да батюшкиной держат. А не срастется что – куда нам податься? Вот если бы за Церковью Христовой закрепили трапезную, и нас бы тогда можно было бы оприходовать по церковной статье, то и дела бы сразу в гору пошли. А то птичьи права, они и есть права птичьи, а польза от нашего дела большая. И это не деньги. Это души людские… Рабынь Божьих души… Да и детки теперь беспризорные не редкость. И девочек среди них немало, – Таисия истово перекрестилась.

В общем, я поняла ход «матушкиных» мыслей.

– А как вы сами пришли к Богу? – Я не могла определить, сколько самой Таисии лет. Лицо ее было совершенно гладкое, налитое, без единой морщинки, как у ребенка. Но черный этот платок, плотно надетый на лоб, несомненная полнота под просторными одеждами и этакая хозяйственная властность в голосе, которую Таисия пыталась скрыть за смиренными интонациями, создавали некоторую двойственность – ей могло быть и тридцать, и сорок, а может, и все пятьдесят.

Мы снова вышли в залитый солнцем двор. Таисины «сподвижницы» сновали по нему туда-сюда, что придавало им некоторое сходство с пугливыми черными мышами. А моя собеседница зорко поглядывала вокруг. Мы подошли опять к трапезной с той самой стороны, с которой я начала свой обход утром. Я подняла голову вверх и вдруг увидела, какое это было, несмотря на запущенность, красивое здание. Под самой крышей шла кружевная каменная оторочка, так же были украшены и высокие узкие окна с полукруглыми арочными проемами. Внизу под подоконниками шли ржавые, кое-где оторванные, но все равно изящные металлические карнизы. Я подумала, что если это здание отреставрировать, оно окажется гораздо красивее самой церкви.