Как делаются деньги? - [87]
Рынки деривативов не только отражают экономические показатели поведения базовых активов. Эти рынки сами по себе стали важнейшими рыночными показателями, которые используются для принятия не только экономических, но и политических решений. Это означает, что колебания цен на рынках деривативов могут становиться причиной различных событий в реальной экономике. Липума и Ли проанализировали этот феномен:
Чтобы увидеть пример того, как это работает, стоит только посмотреть на президентские выборы в Бразилии 2002 года. Когда стало ясно, что Луис да Силва из Партии трудящихся имеет реальный шанс быть избранным, – американская пресса, чтобы подчеркнуть принадлежность партии, стала называть ее исключительно социалистической, или левой Партией трудящихся, – основные игроки на латиноамериканских финансовых рынках начали продавать бразильскую валюту и занимать в ней короткую позицию. К моменту, когда да Силва был избран, реал обесценился более чем на 30 % по отношению к доллару и евро. Секретарь казначейства США Пол О’Нил (бывший глава корпорации, участвовавшей в рынке деривативов) предсказал, что рынок деривативов будет продолжать следить за действиями да Силвы до тех пор, пока он не «убедит их в том, что он не сумасшедший», одержимый перераспределением богатств и социальной справедливостью (процитировано в The New York Times от 29 октября 2002 года, страница 3). Во время предвыборной кампании оппоненты да Силвы приводили реакцию рынков деривативов в качестве убедительной причины, чтобы голосовать против него[272].
По сути, да Силва был избран вопреки мнению рынков деривативов. Тем не менее пространство для экономических маневров было существенно уменьшено к тому моменту, когда он вступил в должность, поскольку большую часть средств, которые он мог использовать для осуществления социальных и экономических реформ, пришлось тратить на погашение внешних долгов, увеличившихся в связи с обесцениванием реала. В этом смысле негативные ожидания от избрания да Силвы, выраженные в колебаниях цен на рынках деривативов, сами по себе имели тяжелые последствия для экономики Бразилии. Это означает, что, когда политики и избиратели оценивают политическую программу, они должны учитывать не только прямые следствия экономических предложений, но и косвенные эффекты, которые они могут оказывать на представления финансовых рынков о последствиях предлагаемой программы. Не имеет значения, правы финансовые рынки или нет, поскольку преобладающие на рынке представления будут мгновенно влиять на процентные ставки, валютные курсы и другие принципиальные индикаторы, напрямую влияющие на национальную экономику. Таким образом, эти представления становятся самосбывающимся пророчеством.
Неизвестные известные рынков деривативов
Заявление о том, что цена конкретного дериватива «отражает» информацию о рынке базового актива, к которому дериватив отсылает, является, проще говоря, утверждением о том, что знание о рынке базовых активов является частью рынка деривативов. Спор между неоклассическими и поведенческими финансами можно понимать как дискуссию о том, насколько рационально это знание учитывает «всю доступную информацию». Вне зависимости от исхода данного спора, он не затрагивает еще один фундаментальный вопрос, касающийся эпистемологии знания, встроенного в рынки финансовых деривативов.
Хорошо известно высказывание Уоррена Баффета о том, что деривативы – это «финансовое оружие массового поражения»[273]. Эта аналогия может послужить поводом обратиться к тому, что Жижек называет «эпистемологией Рамсфелда», для того, чтобы разобраться в типе, или, вероятно, даже типах знания, включенных в состав финансовых деривативов. В 2002 году Дональд Рамсфелд провел пресс-конференцию, в ходе которой он предпринял попытку обосновать американское вторжение в Ирак, несмотря на отсутствие доказательств того, что Саддам Хусейн разрабатывал оружие массового поражения. Рамсфелд разделил различные виды знаний, что затем было развито Жижеком. Вот как он это комментирует, цитируя Рамсфелда:
«Существуют известные известные. Это те вещи, про которые мы знаем, что мы их знаем. Существуют известные неизвестные. То есть существуют вещи, про которые мы знаем, что мы их не знаем. Но еще существуют и неизвестные неизвестные. Это те вещи, про которые мы не знаем, что мы их не знаем». Рамсфелд забыл включить четвертый важнейший элемент: «неизвестные известные», те вещи, про которые мы не знаем, что мы их знаем – именно они являются фрейдовским бессознательным. Если Рамсфелд полагал, что основную опасность в столкновении с Ираком составляли «неизвестные неизвестные», – те угрозы, исходящие от Саддама, о природе которых мы и не подозреваем, – то мы должны ответить, что основной опасностью являлись, напротив, «неизвестные известные», подавляемые представления и предположения, которым мы безотчетно следуем
