Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы - [102]
Так же и в романе. Что, собственно, в нем есть? Подробный рассказ о событиях и судьбах, ощущение, как в этих событиях и судьбах отражается вселенная, где обитаем и мы, и они. Событиями могут быть Наполеоновские войны или подъем на эскалаторе в бельэтаж, но это непринципиально; основная функция постоянна и не зависит от писателя, будь он Толстым или Николсоном Бейкером. Смысл, уровень мифа может выражать божественное в малейших подробностях или утверждать пустоту всего этого. Ни одно ни другое не имеет большого значения с такой точки зрения. Важно, что все это, несмотря на особенности, воплощения Одной Истории. И в этом смысле все они связаны.
А так ли это важно? Ну то, что все они связаны?
Очень важно. Например, мы можем вычленить связи между этим произведением и тем, отследить интертекстуальную игру, которую я предложил, советуя вам читать вслушиваясь. Вы вслушиваетесь и слышите, как тексты разговаривают друг с другом. Вы обнаруживаете слои значений, которых никогда не почувствовали бы, оставив стены между произведениями. Критики – представители структурализма, а позднее (о ужас!) и постструктурализма, включая деконструкцию, примерно с 1960 года утверждали верховенство «текстов» над «писателями», что представляется мне фатально неверной предпосылкой. Но есть в их программе и вот такое положение с глубоким смыслом: написанное в некоторых отношениях больше написавшего. Писатели понимают то, что читают, и до определенной степени понимают писателей, повлиявших на них. Если на вас влиял Джойс, вы знаете, что он прочел Флобера, Фому Аквинского, Генрика Ибсена и Гомера, не считая множества других писателей. Но вот кого? И сколько? И кого все они читали, слушали, принимали, отвергали? Невозможно до конца отследить генеалогию любого писателя, потому что сеть составлена из множества нитей, каждая из которых, в свою очередь, состоит из множества других. И потом, откуда Джойс брал все эти шуточки?
Возможно, здесь есть опасность: если все истории входят в одну большую историю, то, посмотрев одну, можно считать, что вы посмотрели все. На самом-то деле все наоборот. Можно прочесть сотню романов, познакомиться с самыми разными интересными и скучными героями, заметить все фокусы повествования, но так ничего и не разглядеть. Всегда найдется романист, и еще один, и еще, и еще, который сделает что-нибудь такое, чего вы еще не видели. Более того, эти сети ведут вас от писателя к писателю, если в вас достаточно любопытства, и скоро вы научитесь читать людей так, как никогда раньше и не думали. Чтение романов немного похоже на поедание попкорна: однажды начав, нельзя остановиться. Скажем, вы помните, что в школьные годы читали рассказ Амброза Бирса «Случай на мосту через Совиный Ручей». Вы ищете на «Амазоне» другие его произведения и у мексиканского писателя Карлоса Фуэнтеса находите небольшой роман «Старый гринго», в котором Бирс (или некто очень на него похожий) играет главную роль. Потом вы узнаете, что Фуэнтес сказал: вся испаноязычная художественная литература выросла из «Дон Кихота» – и назвал фамилии других романистов. И это только начало.
Или, может быть, вы читаете современные плутовские романы. Немного Оги Марча, капелька Керуака, тогда вам определенно понравится Джеймс Патрик Данливи, прикосновение Алана Силлитоу. В конце концов вы обнаружите, что герой-плут не был изобретением послевоенных Америки и Британии, и это знание может завести вас далеко. Ладно, вероятно, вы не остановите свой выбор на «Симплициссимусе» Гриммельсгаузена, потому что период Тридцатилетней войны не соответствует вашим представлениям о хороших временах. Однако подлецы и негодяи, совершающие смешные и возмутительные поступки, были главными действующими лицами в восемнадцатом веке, а Англия – основным местом действия, поэтому вы могли бы открыть «Молль Флендерс» Даниеля Дефо, «Историю Тома Джонса, найденыша», или «Историю приключений Джозефа Эндруса и его друга Абрахама Адамса» Генри Филдинга, или, возможно, что-нибудь из Тобайаса Смоллетта. И тогда эти авторы по самым разным причинам приведут вас к другим. Может быть, вам захочется почитать еще что-нибудь из Дефо вроде «Робинзона Крузо» и вы выясните, что более двух веков спустя писатель совершенно из иных мест, Джон Максвелл Кутзее из ЮАР, написал роман под названием «Мистер Фо», по-новому представляющий историю, которая, казалось бы, всем известна. А дальше – кто знает?
Поэтому заранее предостерегаю: этот путь ведет в никуда и к целому миру и никогда не заканчивается. Книги приводят к другим книгам, идеи – к идеям. Можно износить сотни гамаков, но так никогда и не достичь конца. И это хорошие новости.
Только не говорите, что я вас не предупреждал.
ЧТО ЕЩЕ ПОЧИТАТЬ
Критические работы о романе
Книга, которую вы только что прочли, представляет собой огромный список литературы для чтения, и я посчитал излишним повторять здесь все эти имена. Однако есть авторы и работы, требующие более пристального внимания, – теоретики этой исключительно удачной формы и наставления по ее чтению и пониманию. Список охватывает лишь самую малую часть всего, на что вдохновил роман, но подсказывает, с чего начать. Дальше действуйте сами. Приятного чтения.
Обновленное и дополненное издание бестселлера, написанного авторитетным профессором Мичиганского университета, – живое и увлекательное введение в мир литературы с его символикой, темами и контекстами – дает ключ к более глубокому пониманию художественных произведений и позволяет сделать повседневное чтение более полезным и приятным. «Одно из центральных положений моей книги состоит в том, что существует некая всеобщая система образности, что сила образов и символов заключается в повторениях и переосмыслениях.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».