Каин Эрвин или Три романа - [10]

Денис Александрович лежал во мраке и слушал храп, ласково поглаживая рукопись под подушкой. Всего тридцать два машинописных листа с большим интервалом. Он искал эту рукопись всю свою жизнь. И вот она с ним, она лежит под его головой, подпольный перевод романа дал ему зав. отделением, бывший коллега и однокурсник.

— Возможно, это и мистификация, точно сказать не берусь! — предупреждал он Дениса Александровича. — Дали всего на одну ночь, и что успел перевести, то и перевел! Здесь, понимаешь, только начало, немного середины и конец, остальное, если хочешь, я тебе так, на словах перескажу.

— Перескажи! — попросил Денис Александрович.

— Времени нет! Это у тебя его навалом, а у меня билеты на хоккей пропадают!..

— А какое время года сейчас?

— Нет, все-таки тебя правильно сюда ко мне положили! Говорю же, на хоккей опаздываю!..

— Значит, лето?

— А ты думал?

— А я думал, зима.

— Лето, лето!.. — он накинул пиджак и, выставив Дениса Александровича, запер дверь кабинета. — На траве хоккей, — добавил, подумав. — С мячом.

Ночью, тайком выбравшись в туалет, Денис Александрович впервые развернул листы. Его охватила дрожь предвкушения. Но роман оказался фантастическим, следовательно, его можно было читать и днем на людях.

Эрвин Каин не умел творить реализм. На первой титульной странице размашисто и жирно красными чернилами было выведено: «Здесь» — и ниже мелкими буковками, похожими на тараканчиков: «Эрвин Каин».

Выходило, что в тридцати страницах машинописного текста спрятался сам великий человек, и если не он целиком, то хотя бы его душа, на худой конец, его огромная мысль. Как и многие авторы, Эрвин Каин не смог уйти от своего героя. Не без удивления и радости Денис Александрович обнаружил, что умерщвленный в конце первого романа полюбившийся персонаж вовсе не погиб. В небольшом прологе практически полностью цитировался уже прочитанный эпилог. Когда герой наконец понял, что единственно у него оставшимся могуществом он может сделать лишь одно доброе дело. А именно, чтобы лично его не стало, не стало совсем, ни души его, ни тела, ни памяти, ни памяти о нем. Понял и не сделал. В конце концов, не все рождены для того, чтобы творить добрые дела.

Герой поднялся с постели, в которой размышлял, и отправился на работу. Но лишь несколько дней (занимающие в романе только несколько оптимистических строк) удалось герою посвятить себя производительному труду.

Захлебываясь. Денис Александрович перечитывал, зазубривая наизусть текст романа.

«Тяжело хлопали на рассветном ветру черные праздничные флаги. С флагов сыпались на асфальт капли», — Денис Александрович обсасывал каждую букву. — «Капли эти падали и падали, и падению этому не было конца».

Денис Александрович ликовал. Он знал, что видит только наружную праздничную сторону романа, фасад с финтифлюшками, что проникновение внутрь, в анфилады полутемных мистических комнат его смысла предстоит еще и еще, при седьмом, при двенадцатом прочтении.

Гибрид траурного и праздничного знамени остановил героя. «Боже, подумал он. — Что это?» Рокотал черный диск громкоговорителя, гремел на весь город. «Сегодня наконец человечество вступило в первый контакт с иноземной цивилизацией? — кричал диктор. — Это произошло в семь часов три минуты утра. Но уже в семь часов семнадцать минут человечество вступило во второй контакт, в семь двадцать пять — в третий, в семь тридцать — в четвертый!.. Сейчас к полудню контактов с иноземными цивилизациями мы насчитываем около восемнадцати тысяч, и они все продолжаются! Правительством срочно организованы ускоренные дипкурсы, в семнадцать ноль-ноль объявляется всеобщая мобилизация работников культуры и искусства…»

«Ну, уж, хрен! — подумал герой. — Не хочу!» — и единственным у него оставшимся могуществом отмотал время немного назад и пустил его по другому бесконтактному руслу.

Денис Александрович не удержался и пролистал страничку.

«Только одни сутки удалось герою насладиться трудом у своего ревущего станка, как опять затрепетали празднично траурные флаги и заревел репродуктор. Герой опять все вернул в бесконтактное русло, и опять контакт состоялся. Он опять отменил, и контакт не дал ему доработать даже до обеда. „Боже, у меня нет больше сил все это отменять, при всем моем всемогуществе я устал!“»

«Я устал», — подумал тогда Денис Александрович. И, будто почувствовав его плотно трудившуюся мысль, зашуршали тапочки, заскрипели двери. Было два часа ночи. Началось обычное паломничество в туалет. Сумасшедшие вообще любили ходить друг за другом. Пришел и уселся рядом генерал, явился профессор, ворвался в тихую до того туалетную комнату гогочущий Сидоров. Выстроилась очередь. Денис Александрович был огорчен. Не в силах изгнать своих последователей, он сам ушел от толпы обратно, в покой палаты, лег и закрыл глаза. Перед глазами плыли строки романа.

«Цивилизаций оказалось бесконечное множество, они роились вокруг людей, как пчелиный улей, кусали планету лазерными жалами и давали мед знаний, — без труда читал он на обратной стороне век. — И вскоре выяснилось, что, во-первых, не нужны никакие космические корабли, чтобы попасть в иной мир, а достаточно просто попить водички вволю, и, во-вторых, что количество разумных цивилизаций бесконечно.