Кафе «Ностальгия» - [70]

– Твой дневник у меня, он выпал вчера из коробки, я прочитала его ночью, не смогла удержаться, я не сказала тебе об этом утром, потому что боялась признаться, что прочитала его; у меня дурная привычка читать все, что попадается под руку. Конечно, я собиралась вернуть его тебе, но мне хотелось придумать что-нибудь более изощренное, например, подбросить в мусорную корзину, – строчила я как из пулемета.

– Уф, слава Богу! Не беспокойся, ничего в нем секретного нет, и ты сама смогла в этом убедиться, так, одна дурацкая история. Ты уходишь? – Я кивнула. – Мне забрать его попозже?

– Я приглашаю тебя на ужин. Приготовлю что-нибудь кубинское, – сказала я, чтобы загладить вину.

Черная фасоль была почти готова, когда появился Сесар (он только что прилетел с Ямайки) с улыбкой на губах; из груди его то и дело вырывался смешок, весьма напоминающий хныканье бандита, которому всадили пулю в живот. Он пришел пригласить меня на вечеринку в дом Анисий, двоюродной сестры Веры, журналистки-буддистки. Я ответила, что жду на ужин нового соседа, их кубинского друга, того самого, которого они, Пачи и он, практически мне навязали. И Самуэлю на вечеринке тоже будут рады, сейчас пойду и приглашу его. Я приготовила отговорку, ведь я ненавижу эти вечеринки видишь ли, фасоль почти готова, осталось минут десять, а мне еще надо принять душ, одеться. Ты сначала сделаешь одно, потом другое, и мы забираем скороварку с собой, одним блюдом больше – никому от этого хуже не будет, стоял на своем Сесар. Со скороваркой в парижском метро, когда то и дело что-то взрывается, кто-то на кого-то покушается? Да нас загребут в полицию и сдадут прямиком в отдел по борьбе с терроризмом. Ты с ума сошел, Сесар? Я было снова стала отказываться, но в этот момент появился Самуэль, он вышел из своей квартиры, лучше сказать, студии – как еще назовешь двадцать пять квадратных метров, с кухней и ванной, с потолком под самую голову, нет, еще шляпу можно надеть. Он спросил, что это мы тут обсуждаем, и Сесар ответил: вечеринку. Я опять запротивилась, и Самуэль поддержал меня, уверяя, что он предпочел бы поужинать вечером у меня. И тогда я поняла, что не права, ведь парень, должно быть, как раз и стремится узнать что-то новое, хочет жить новыми ощущениями. Кто я такая, чтобы запирать его здесь, в этой скукотище? – подумала я. И тут же изменила свое решение. Думаю, что Сесар прав, ты развлечешься, поговоришь с новыми людьми о разных разностях, тебе нужно расслабиться. Я пойду, только если ты пойдешь – он мне нравился. И я согласилась; помимо всего прочего для меня это был единственный способ, не особо напрягаясь, достичь своей цели: попытаться разузнать побольше о его друзьях, которые, по-видимому, были и моими друзьями, и покончить с сомнениями по поводу того, кто он такой на самом деле. Сесар сказал, что отвезет нас на машине и можно не спешить, ведь ему тоже нужно приодеться – все это он выпалил на лету, уже прыгая через две ступеньки. Самуэль закрыл свою дверь, то же вслед за ним сделала и я.

Вечеринки в доме Анисий, двоюродной сестры Веры, были довольно приятными, я бы добавила даже – семейными, ведь мы видели одни и те же лица. Сюда приходили и французы, и кубинцы, и подобная смесь доставляла некое странное удовольствие. Некоторым из гостей-кубинцев удавалось-таки порой съездить на Тот Остров, почти всегда они возвращались ласковыми, нежными, можно сказать, влюбленнейшими, однако во Франции снова умирали от отчаяния. Были и другие, кто с антропологической заинтересованностью наблюдал за подопытной группой изгнанников, отчаянно борющихся за то, чтобы не потерять свои корни на обширных французских просторах. В третьих было всего понемногу, «невозвращенцы» – те, кто выехал оттуда по разрешению на несколько месяцев и не вернулся, разыграв обычную комедию, они не просили убежища, находили работу и таким образом жили; народная молва окрестила таких «гусаньеро», потому что они не были ни гусано,[204] ни компаньеро. Многие потом вступали в брак – ради выгоды, некоторые заявляли об этом открыто, так было в моем случае, весьма специфичном, другие принимались изображать страсть и вечную любовь, хотя на самом деле, кроме крайнего отвращения, ничего не испытывали к своему супругу или супруге, однако были и настоящие браки – по любви. Существовали и политические эмигранты, но таких было немного, потому что жителям Того Острова очень трудно получить подобный статус. И последними, как я уже упоминала прежде, были те, кто залезал в самолеты по приглашению своих французских друзей, а приземлившись, не успев даже отряхнуть с себя дорожной пыли, направлялся прямиком на вечеринку. Эти не имели еще никакого представления, что на них в этой стране вскоре обрушится.

Мы с Самуэлем сошлись в первые же дни, это случилось не только потому, что, разговаривая с ним на той, первой вечеринке, я убедилась: Монги-Заика, Андро, Ньевес были теми же самыми людьми, которых я знала, но и потому, что очень скоро я поняла, что должна защищать его, он настоятельно требовал этого, и он не был неискренен в своей просьбе, это не было заранее отрепетированной сценой, нужной для того, чтобы только произвести на меня впечатление. Я никогда не упоминала имя мистера Салливана, не давала повода Самуэлю думать, что стараюсь добиться его расположения или, наоборот, что хочу сойтись с ним скорее из-за какого-то профессионального интереса, а не просто ради дружбы. Кроме того, я не считала нужным упоминать о существовании мистера Салливана, ведь так можно было разбудить в Самуэле желание уехать в Соединенные Штаты. Он мне нравился, но я решила сдерживать и себя, и его, ведь я была старше его на шесть лет, и это не позволяло мне отпустить поводья, и потому наши отношения развивались вне каких-либо открытых проявлений любви. Когда тебе уже три десятка, ты все еще лелеешь надежду, что встретишь человека, который осчастливит тебя любовью, но даже такая мысль не могла меня соблазнить. Сначала Шарлин отнеслась с недоверием к человеку, в котором было столько наивности и детскости, но потом, вместо того чтобы видеть в нем некоего соперника, отнимающего меня у нее, она даже стала защищать его от моих нападок.