Кадиш.com - [7]

Видя, какой оборот слишком быстро приобретает эта беседа, вмешивается рав Рой:

— Мы говорим не о похоронах. Это уже сделано, выполнено в точном соответствии с галахой.

Но Дина готова к бою. Выдвигается на полшага вперед, загораживая раввину обзор и недвусмысленно намекая, что сама контролирует ситуацию:

— Я говорю о том, что будет теперь, Ларри. Я спрашиваю про факел, который ты должен нести ради этой семьи — нашей семьи — следующие одиннадцать месяцев. Скажи мне, что ты усвоил: кадиш — твой долг.

— Я это усвоил, — говорит Ларри.

— Усвоил? Правда-правда? Ты знаешь, что нельзя пропускать. Ни разу. Ни одной службы, — она употребляет нееврейское слово «служба», и Ларри понимает, что она это нарочно, хочет уязвить, показать, как далеко он отклонился от пути истинного. — Десять раз в день, вот сколько раз читается кадиш.

— Это я тоже усвоил, — говорит Ларри. — Я провел здесь всю неделю. Надевал тфилин. Делал свою работу.

— Но мы оба знаем, что завтра ты эту работу бросишь. А мне очень-очень нужно, чтобы ты ее не бросал, Ларри. — Теперь в глазах сестры отчаянная мольба, а лицо, с которого смотрят эти глаза, потрясает Ларри: как же оно постарело, сколько лет прибавила сестре общая утрата.

Что же он сам увидит в зеркалах, когда с них снимут завесы, гадает Ларри.

— Ты не обязан быть религиозным, — говорит сестра. — Не обязан верить. Можешь ни о чем не думать, ничего не чувствовать, есть свои чизбургеры на завтрак, обед и ужин. — Тут она быстро оглядывается на Роя — удостовериться, что справляется с ролью. — Но ты не можешь пропускать миньян. Ни разу. Никогда. Этого ждет от тебя наш отец — ждет в эту самую минуту, ждет, находясь в Олам а-ба[13]. Потому что это и только это — твои дела, твои слова — создает нашему отцу наилучшие условия пребывания в Грядущем Мире.

— Так и есть, — говорит рав Рой, а Хаффман кивает. И оба мужчины вслед за Диной таращатся на него, подражая, как умеют, сестринскому умоляющему взгляду.

Всем им известно, что Ларри ничуть не намерен провести целый год в синагоге. Что Ларри никоим образом не управится — и не собирается управляться — с выполнением столь неимоверного обязательства.

На пристальные взгляды Ларри отвечает пристальным взглядом — смотрит не на сестру, а на мужчин, поочередно. Дина привела их, ища моральной поддержки, и Ларри хочет от них того же. Поддержите мою сестру. Сделайте так, чтобы она почувствовала себя под защитой, в безопасности, почувствовала себя праведницей, сознавая, что исполнила свой долг.

Если только Ларри пообещает читать молитву, будет ли Дине хоть какой-то урон от его небрежения? И — давайте откровенно — велика ли разница для покойного отца на Небесах, читает Ларри молитву или нет? Неужели хоть кто-то искренне верит, что Бог отмечает в своем журнале галочкой каждое благословение, произнесенное Ларри?

Но глаза Дины, этот взгляд… Сестре нужно своими ушами услышать обет. И Ларри обещает.

— Обещаю, — говорит он. — Не пропущу ни одного раза.

При этих словах Дина испускает вопль, душераздирающий. Если бы она могла броситься в объятия рава Роя, ища утешения, если бы у этих людей разрешалось прикасаться к тем, с кем они не состоят в браке, она сейчас рыдала бы у раввина на плече, а он гладил бы ее по голове — то есть гладил бы ее парик.

Вместо этого она говорит Рою:

— Я вам говорила. Говорила, что он так скажет. Я попыталась. Сделала, как вы велели.

Ларри отвечает, словно Дина обращалась к нему:

— Но я сказал «да». Сказал, что буду молиться. Сказал, что все сделаю.

— Но ты врешь! — кричит она, твердо упираясь ногами в пол, всем телом кренясь в сторону Ларри.

— Тише, тише, — говорит рав Рой Дине, успокаивая ее. — Давайте не будем говорить «врешь», когда мы можем предполагать благие намерения. Вы врете? — спрашивает он Ларри.

— Нет, — говорит Ларри. — Не вру.

— Видите? — говорит Дине раввин тоном, позаимствованным прямо из учебника для раввинов. — Он знает, ваш брат знает, что такое обязательство — истинное благословение. Мы все хотим для вашего отца одного и того же: чтобы он нашел лихтиг Ган Эден, воистину светлую жизнь после жизни. А чтобы он ее обрел — нам всем известно, что должно одиннадцать месяцев во имя него читать кадиш.

Ларри указывает, что это, строго говоря, им всем известно, известно с детства, и сестра только что так и сказала, примерно две секунды назад. А еще указывает, что глубоко оскорбительно даже делать вид, будто об этом нужно твердить снова и снова, разжевывать. Именно ради этого момента они завербовали Дуви Хаффмана. Потому что всякий, кто приходил с визитом соболезнования, видел, как резко, раздраженно и откровенно-сердито Ларри обходился с сестрой. И все евреи во всем городе, в том числе сам Рой, знали: каким бы дельным священнослужителем он ни был, когда этот добрый раввин проповедует не своим единомышленникам, охотно верящим ему на слово, он начисто лишен харизмы. Итак, настает очередь Дуви.

— Раввин и ваша сестра хотят сказать… — говорит Дуви, — они имеют в виду…

— Да-да, — говорит раввин. — Скажи ему, что мы имеем в виду.

В затруднении Хаффман так и эдак наклоняет голову, собираясь с мыслями: