Кадиш.com - [47]

— Ему всего двенадцать. Умнейший мальчишка.

Оба на миг замолкают, восхищаясь Гавриэлем. Затем Шули возобновляет допрос, рассудив, что и так выболтал Хеми больше, чем тот вправе знать.

— А деньги? Столько клиентов, — говорит Шули. — Ты давно должен был озолотиться. Как вышло, что все деньги растрачены?

— Ты вообще представляешь, как дорого тут жить? Знаешь, сколько денег уходит на детей? Это бизнес — все платежи только по кредитным картам. О транзакциях отчитываются. Знаешь, какие разорительные в Израиле налоги? — обиженно говорит Хеми. — Если еще сильнее прижмут, вообще не работать и то будет лучше. Знал бы, сколько времени я трачу на то, чтобы все шло гладко. Эта обдираловка сама меня обдирает. Плюс те деньги, которые я даю ешиве, чтобы накормить от пуза…

— Погоди-ка, погоди-ка, — говорит Шули. — Зачем жертвовать им деньги? Зачем хоть что-то делать для этих ребят?

— Потому что на снимках — реальные лица. Ты заметил, как они живут? Кое-как перебиваются на гроши, заметил? Разве я не в долгу перед ними за то, что они делают?

— За студентов ты переживаешь, а за умерших — нет?

— Умершие уже умерли.

— А живые — те, кто платит?

— Мальчики — другое дело. Невинные дети.

— А мы виноваты?

— Всякий, кто заходит на мой сайт, получает то, что заслужил.

Хотя Шули не замедлил признать свою вину и ее причину — свое умопомрачительное нравственное падение, он не уверен, что подобной кары заслуживает всякий, особенно те, кто не знает, что с ними поступили нечестно.

Шули ясно понимает, что следует сделать.

— Надо известить родственников.

— Отличная мысль! — говорит Хеми. — Может, для начала известишь моих?

— Твоя жена не знает?

Откровениям, от которых Шули столбенеет, нет ни конца ни края. Пока он переваривает новую информацию, Хеми отходит к мини-холодильнику и достает две бутылки пива. Откупоривает обе, одну передает гостю. Разворачивает стул, усаживается на него, как на коня, облокотившись на спинку.

— Она думает, я программист, — говорит Хеми. — Фрилансер. Отчасти так и есть. Давай, выложи ей все; посмотрим, сломает это мне жизнь или не сломает? — С этими словами Хеми вытягивает руку и чокается с Шули — бутылкой о бутылку. Навязанный тост. — Если ты хочешь сломать жизнь и всем остальным, кто сейчас живет с легким сердцем, можешь написать каждому в списке. Но прежде чем написать, уточни: им приятнее узнать правду, чем спокойно спать по ночам?

Что этот человек уже причинил Шули? И в какое невозможное положение теперь его ставит? Известить родственников необходимо. Но известить — значит лишь распространить нестерпимую мучительность этого ужасающего открытия. Внезапно наваливается усталость. Сильная — наверно, Шули даже удастся заснуть. Он смотрит на расшатанную койку.

— Ты где живешь, далеко? — спрашивает Шули.

— Не очень. Вон там, у Арсенальной горки.

— Иди домой, — говорит Шули. — Мне надо подумать.

— Доверяешь мне — думаешь, вернусь?

— Нет, — говорит Шули, — Не доверяю. Согласишься оставить мне водительские права и теудат зеут?[109]

Хеми достает бумажник, отдает права и удостоверение личности израильского гражданина в надтреснутом пластиковом футляре.

Он поворачивается, собирается уйти. Когда он делает шаг к двери, Шули хватает его за руку.

— Нет, возьми, — говорит он, возвращая Хеми документы. — Лучше я заберу у тебя телефон. Самый ценный залог от тех, кто живет в современном мире.

Хеми смотрит на телефон, призадумывается, потом отдает его Шули.

— Он с кодом? — спрашивает Шули.

— Никаких кодов. Просто набирай номер.

— А твой домашний телефон?

— Эстер, — говорит Хеми. — Выведи на экран это имя. Это моя жена.

Шули ищет имя в «Контактах». Удовлетворенный, разворачивает телефон экраном к Хеми.

— Тут есть номер рава Каца?

— Увидишь в «Исходящих».

Шули удостоверяется и в этом, начинает набирать номер, хотя Хеми еще не ушел.

— Хорошая идея, — одобрительно говорит Хеми. — Поговори с ребе. Очень мудрый человек.

XXVI

Рав Кац стоит на балконе у самых перил, вытянув руку в сторону своей ешивы: примчался сюда, едва услышал рассказ Шули. Утирает покрасневшие глаза рукавом рубашки и оборачивается к Шули, навалившись всем весом на перила. Они скрипят так громко и так заметно кренятся, что Шули уверен: раввин и перила вот-вот вместе ухнут вниз.

— Эта комната у нас под носом, а столько лет пряталась, — говорит Кац. — У меня постоянно было чувство, что нас бережет ангел-хранитель, — а теперь узнать, что в наши окна подглядывало чудовище…

— Вот почему мы должны организовать заседание бейт дина, чтобы его предали надлежащему суду. Лучше уж это, чем полиция, да? Это относится к еврейскому праву.

— У меня есть идея получше. Почему не позвонить в газеты и не разместить это на первых полосах? — Рав Кац закручивает свою бороду, стиснув в кулаке. — Что хорошего выйдет, если мы потащим эту гнусность в суд? Такая история разлетится по свету, в конце концов дойдет до гоев и опозорит евреев.

— Не может быть, чтобы вы не хотели справедливого возмездия. После того что сделали с вами и мной, и со студентами, и со всеми этими несчастными. Проходимец! Мошенник! Он — вор, ничем не отличается от всех прочих воров, и поступить с ним надо как с вором.