Кадис - [35]

Англичанин ничего не ответил, и я умолк. Без единого слова мы подошли к Пуэрта-де-Тьерра.

В таверне Поэнко было полным-полно цыган и цыганок; издали доносились задорные песни под гитару, в такт им оглушительно хлопали в ладоши.

– Войдем, – сказал лорд Грей. – Мне по душе весь этот сброд с его милыми обычаями. Поэнко, проведи нас в заднюю комнату.

– Ну, теперь пойдет веселье! – воскликнул Поэнко. – Посторонись, народ. Сеньоры, дайте же пройти… расступитесь, дайте дорогу его величеству милорду.

– Ребята, да здравствуют милорд и кортесы на Острове! – крикнул дядюшка Ломбрихон, вставая со шляпой в руке и приветствуя нас тем величественным жестом, который так свойствен андалузцам. – В честь сегодняшнего святого – пресвятой свободы печати – откройте-ка, сеньор Поэнко, кран у бочки, и пусть рекой льется мансанилья[84]. Плачу за все, что выпьет милорд и честная компания, в знак того, что здесь один кабальеро стоит другого.

Виноторговец дядюшка Ломбрихон был могучий, коренастый старик с хриплым голосом, молодцеватой осанкой и рыцарскими манерами. Он слыл богатым человеком и – несмотря на свой почтенный возраст – большим любителем женщин.

Лорд Грей поблагодарил его, ничуть не стремясь при этом подражать ему ни в тоне, ни в движениях; он выгодно отличался от большинства своих соотечественников, которые, попав в Андалузию, обычно стараются перенять у жителей этого края манеру говорить и одеваться.

– Послушайте-ка, дядюшка Ломбрихон, – раздался другой голос, принадлежавший Вехарруко, кожевнику из Пуэрто, – еще не родился тот человек, которому я позволю оскорблять себя.

– Ты это о чем, куманек, чем я тебя задел? – спросил Ломбрихон.

– Сам знаешь чем, куманек, – ответил Вехарруко, – ведь едва появился милорд, как я тут же сказал сеньору Поэнко: «За все, что выпьет милорд с компанией, плачу я, здесь один кабальеро стоит другого».

– Здорово! – закричал Ломбрихон. – И это ты говоришь мне, Вехарруко?

– Именно тебе, бездельник.

– А ну, привстань-ка, а то я тебя никак не разгляжу.

– Высунь-ка морду, я тебе дам оплеуху.

– Карамба! Ты что, не знаешь: когда меня жалит москит, я его тут же давлю с потрохами?

– Ну и напугал! А тебе неизвестно, что после моей затрещины человеку не остается чем жевать и приходится занимать у соседа челюсть?

– Баста, мое терпение лопнуло! – выпалил Ломбрихон. – Сеньоры, давайте затянем «Со святыми упокой» бедняге Вехарруко.

– Старикан здоров хвастаться.

– Не пора ли взяться за ножи?

Тут Ломбрихон сунул руку за пояс, собираясь вытащить наваху. Посетители, и прежде всего женщины, стали кричать.

– Спокойно, сеньоры, – проговорил Вехарруко.

– Драки не будет, – шепнул мне лорд Грей. – Они так каждый день пререкаются, но до драки дело не доходит.

– Оставил зубочистку дома, эка досада, – сказал Ломбрихон.

– Я тоже позабыл наваху, – подхватил Вехарруко.

– Что отложено, то не потеряно, куманек. Ты весь пожелтел со страху. Сеньоры, когда я схватился за кушак, у меня блеснули ногти, а он подумал – клинок.

– Здорово! Да ты его небось нарочно подальше припрятал, видать, боишься драки.

– А ты свой никак проглотил?

– Просто не беру с собой из жалости к людям, – ответил Вехарруко. – У меня удар меткий, рука тяжелая, не ровен час, убью человека, как муху.

– Ладно, отложим драку до другого раза, – произнес Поэнко, – а пока давайте пить.

– Что до меня, я не спешу. Пускай Вехарруко идет в исповедальню, я всегда успею его проткнуть.

– А что до меня… коли Ломбрихон желает, я в любой момент выправлю ему паспорт на тот свет.

– Все ссоры побоку, – сказал Поэнко, – и раз обоим суждена смерть, пускай умрут друзьями.

– Не стоит обижаться, куманек. Ты и в самом деле на меня обиделся? – спросил Ломбрихон у своего недруга.

– Черт побери! Я – нет, а ты?

– Нисколько.

– Руку, и будем друзьями.

– Да здравствуют кортесы и милорд!

– Чтобы покончить с этим вопросом, – сказал лорд Грей, – за всех плачу я. Поэнко, подайте вино.

Девушки щедро одарили лорда Грея улыбками, но англичанину было не до шуток.

– Пришла Мария де лас Ньевес? – спросил он.

– У вас на уме одна Мария де лас Ньевес! А мы уж никуда не годимся.

– Ежели милорд придет ко мне сегодня вечером, – шепнула одна из женщин (то была, если не ошибаюсь, Пепа Игадос), – он не раскается. Муж поехал на рынок покупать ослов, а мне охота разогнать скуку.

– Милорд проведет вечер в моем доме, – заявила другая, более зрелого возраста. – У меня собирается отменное общество. Милорд сможет поставить несколько песет на карту… Мой дом пользуется отличной славой…

Лорд Грей с досадой отстранил пристававших к нему женщин, и мы вошли вдвоем в комнату, где кабатчик принимал лишь избранных. На столе, стоявшем рядом с нашим, вмиг появилась батарея андалузских вин, которым не было и не будет равных в мире.

XV

– Сегодня я собираюсь много пить, – сказал мне англичанин. – Не создай Бог хереса, свет был бы несовершенным. В какой день Бог сотворил его? Я полагаю, это случилось к концу недели, когда Он собрался отдохнуть, ибо как мог бы Он спокойно почивать, не завершив своего дела?

– Так оно, верно, и произошло.

– Нет, мне кажется, это случилось в тот славный день, когда Бог произнес: «Да будет свет», ведь, друг мой, херес и есть свет, а кто говорит «свет», тот говорит «разум».