Кадамбари - [50]

Словно божественная Ганга, эта девушка казалась сошедшей с неба; словно молитва жреца — чуждой всего обыденного; словно наконечник стрелы Сокрушителя Трипуры{239} — сотворенной из яркого пламени; словно тот, кто вкусил амриты, — не ведающей мирских забот; словно воды океана перед пахтаньем — невозмутимой; словно речь, свободная от двусмысленности, — прямодушной; словно отвергшее страсти учение Будды — невозмутимой; словно входящая в огонь Сита{240} — взыскующей света истины; словно искусный игрок в кости — умеющей скрывать свои чувства; словно земля, напоенная влагой, — пьющей одну воду; словно морозная дымка в зимнее утро — вобравшей в себя блеск солнца; словно стихи, чуждые всего лишнего, — во всем соблюдающей меру. Она сидела неподвижно, точно нарисованная на картине, и освещала землю светом своего тела, словно сотворенная из ярких лучей. Не ведая ни пристрастий, ни забот о себе, ни плотских желаний, она походила на неземное божество. И хотя на вид ей было не более восемнадцати лет, точнее назвать ее возраст нельзя было из-за ее божественной сути.

Спешившись и привязав коня к ветке дерева, Чандрапида подошел к изваянию трехглазого Шивы и совершил обряд поклонения. Затем он снова, не отрывая глаз и не моргая, стал глядеть на божественную девушку. И в голове его, пораженного спокойствием ее облика и совершенством ее красоты, мелькали такие мысли: «Каких только чудес и совпадений не бывает на свете! По случайной прихоти выехав на охоту и безуспешно преследуя пару конеголовых киннаров, я вдруг очутился в этой удивительной местности, куда нет доступа людям и где подобает жить одним божествам. Разыскивая воду, чтобы утолить жажду, я набрел на это озеро, которое пленяет сердце и которое посещают одни только сиддхи. Отдыхая на его берегу, я услышал чудесное пение, а пойдя на его звуки, встретил божественную девушку, лицезреть которую недостойны простые смертные. У меня нет сомнений в ее божественной сути. Разве сам вид ее не говорит, что она существо иного мира? Да и могла бы разве земная женщина породить такую небесную музыку? Так вот, если только она внезапно не исчезнет, не поднимется на вершину Кайласы или не взлетит в небо, я обязательно подойду к ней и расспрошу, кто она, как ее зовут и почему, такая юная, она приняла на себя тяжкий обет подвижничества. Поистине, во всем этом таится что-то чудесное!» Так рассудив, Чандрапида сел подле одной из колонн хрустального балдахина над изваянием Шивы и стал дожидаться окончания пения.

Когда песня умолкла и замерла лютня, девушка, похожая на лотос, на котором стихло жужжание пчел, совершила поклонение Харе, обошла изваяние слева направо, а затем повернулась к Чандрапиде и словно бы ободрила его своим взглядом. Этим взглядом, светлым по природе и непритворным в силу ее подвижничества, она как бы коснулась его своей добродетелью, омыла священной водою, благословила аскезой, одарила чистотой, наделила благочестием, наградила исполнением желаний, а потом сказала: «Добро пожаловать, путник! Как ты, господин, попал в этот край? Вставай же, пойдем со мной, я приму тебя как гостя».

Когда Чандрапида услышал эти слова, то, почитая за милость уже одно то, что девушка обратила на него внимание, он поднялся, благодарно ей поклонился и, учтиво ответив: «Как прикажешь, госпожа», — пошел за ней, будто ученик за учителем. По дороге он подумал: «Какое счастье, что, завидев меня, она не скрылась. Сердце мое полно любопытства и желания ее расспросить. Хотя она обладает божественной внешностью, редкой даже для подвижников, поведение ее настолько благородно и исполнено доброты, что, если я почтительно ее попрошу, надеюсь, она не откажет мне рассказать историю своей жизни». Так решив и пройдя вслед за девушкой около ста шагов, он увидел пещеру, вблизи которой деревья тамалы росли так густо, что казалось, в разгар дня наступила ночь. Пещера скрывалась за зарослями лиан, на распустившихся ветках которых сладкозвучно жужжали опьяневшие от меда пчелы. Рядом пенились ручьи, которые, падая с большой высоты, с протяжным грохотом разбивались об острые края белых камней, разбрасывали во все стороны холодные как льдинки водяные брызги и окутывали пещеру влажной дымкой. У входа в пещеру, по обе ее стороны, низвергались два водопада с водою белой как снег, или жемчуг, или смех Шивы, так что казалось, что свисают вниз два трепещущих опахала. А внутри пещеры стояло несколько драгоценных кувшинов для омовения, висело платье для йогических упражнений, к рукоятке тростникового посоха была привязана пара сандалий, сплетенных из кожуры кокосовых орехов, в одном из углов разложена постель из лыка, обсыпанная золою, в другом — находилась круглая чаша для сбора милостыни, словно бы вырезанная из лунного диска, и рядом с нею кувшин для воды, выдолбленный из тыквы.

Чандрапида сел на камень у входа, а девушка положила лютню у изголовья своей постели и, дабы принять гостя с подобающим ему почетом, пошла зачерпнуть воды из водопада. Когда она приблизилась к царевичу с водой в пригоршне, Чандрапида сказал: «Довольно! К чему эти хлопоты? Ты и так, госпожа, оказала мне великую милость. Не нужно никаких стараний. Ведь достаточно увидеть тебя, чтобы, все равно что прочитав гимн „Ригведы“, очиститься от всякого зла. Присядь!» Однако по настоянию девушки, он все же позволил ей исполнить обряд гостеприимства, но при этом сам, низко склонив голову, выказал ей всяческое почтение. А когда девушка завершила обряд и села рядом с ним на камень, он после недолгого молчания в ответ на ее расспросы рассказал все о себе, начав с похода на завоевание мира и кончив тем, как попал сюда, преследуя пару киннаров.