Кадамбари - [49]
Она выглядела так, как если бы все гуси на свете наделили ее своей белизной; как если бы она восстала из сердцевины самой добродетели, или была создана из раковины, или изваяна из жемчуга; как если бы ее тело было соткано из волокон лотоса, или выдолблено из слоновой кости, или вычищено щеткой лунных лучей, или выкрашено белой краской, или вымыто пеной амриты, или покрыто блестящим слоем ртути, или умащено жидким серебром, или вырезано из лунного диска, или осыпано цветами кутаджи, кунды и синдхувары; или как если бы она была средоточием белого цвета.
С ее головы ниспадали до плеч светлые кудри, которые казались сотворенными из лучей утреннего солнца, отделившихся от его диска, когда оно покоилось на Горе восхода. Ее волосы, цвета сполоха молний, увлажненные после недавнего купания каплями воды, казались посыпанными золой с ног Шивы, к которым она припала в благочестивом рвении. А в самой гуще волос она укрепила драгоценный слепок с ног Шивы, украшенный его собственным именем. Ее лоб был покрыт золой, белой, словно пыль звезд, растоптанных копытами лошадей колесницы солнца, и походил на склон Гималаев с лунным диском, прильнувшим к его скалистой вершине. Она чтила Пашупати взглядом, который был устремлен прямо на его фаллос, исполнен глубокой преданности и похож на еще одну гирлянду лотосов, наброшенную на его изваяние. Приоткрывая рот в неустанном пении, она словно бы омывала Супруга Гири ярким сиянием своих зубок, которые казались средоточием и чистоты ее сердца, и красоты мелодии, что она пела, и сладости звуков и слов песни. С ее шеи свисали четки, составленные из жемчужин, таких же больших, как плоды амалики, и таких белых, что они казались сокровенными знаками вед, взятыми из уст Брахмы, или звуками гимна гаятри{237}, связанными в цепочку друг с другом, или семенами лотоса, растущего из пупа Нараяны, или семью божественными мудрецами, принявшими вид звезд и пожелавшими очистить себя касанием ее руки. Эти четки делали ее похожей на луну в ореоле белых лучей в светлую половину месяца. А ее груди, слегка наклоненные вниз, круглые, как черепа на голове Шивы, и прекрасные, как кувшины с водой очищения, делали ее похожей на Гангу, по которой плывут два лебедя.
Она была в платье из коры небесного Древа желаний, которое крепил узел в ложбинке между ее грудями и которое походило своей красотой на опахало или же на гриву льва Парвати. Ее тело опоясывал священный шнур, словно бы свитый из лучей месяца, удостоенного Шивой стать драгоценным украшением его волос. Ее ноги до щиколоток были прикрыты шелковой юбкой, которая, хотя и была по цвету белой, казалась розовой от сияния ее пяток, подвернутых вверх в позе брахмасана{238}.
Ей прислуживала юность, словно ученик, который приходит в назначенное время, постоянен и скромен в своем поведении. Ей сопутствовала во всей своей прелести невинность, словно желая снискать себе религиозную заслугу. За ней следовала, оставив свое обычное легкомыслие, красота, словно ручная лань с прекрасными продолговатыми глазами. Своей правой рукой — на которой пальцы были унизаны кольцами из маленьких ракушек, которая, начертав на лбу священный знак из трех линий, оказалась покрытой белой золою, которую ниже плеч обвивали браслеты из раковин и на которую падал белый отсвет блестящих ногтей, отчего она стала похожей на смычок, выточенный из слонового бивня — девушка, держа на коленях, как дочь, лютню из слоновой кости, перебирала ее струны и словно бы олицетворяла собою саму музыку. Будто подруги, не отличимые от нее и тоже с лютнями на коленях, ее обступали со всех сторон ее отражения на драгоценных колоннах храма. И также она отражалась в фаллосе Шивы, зеркально чистом после омовения, так что казалось, он принял ее в свое сердце, умилостивленный ее великой преданностью. Играя на лютне, девушка воспевала Шиву гимном, который струился из ее горла, словно нить жемчуга, в котором слова сходились к припеву, словно планеты к Полярной звезде, который пылал страстью, словно ревнивица гневом, пленял богатством звуков, словно кокетка разнообразием взглядов, то затихал, то слышался громче, словно не владеющая собой захмелевшая женщина, был полон глубокого чувства, словно познание мира — верой. К гимну и лютне, усевшись в круг и насторожив уши, прислушивались антилопы, кабаны, обезьяны, слоны, лани, львы и прочие лесные звери, которых так заворожило чудесное пение, что, казалось, они замерли в духовном созерцании.
