Кабы не радуга - [11]

похожи на нищих духом. Или просто на нищих.

И ты – среди них. В углубленье последней стены

последнего храма в стране. Верней – в осколке страны.

"Нет, это не жизнь. Скорей – удачный эскиз…"

Нет, это не жизнь. Скорей – удачный эскиз

неудавшейся жизни. Так, ступив на карниз

и оступившись, с ужасом смотришь вниз

и видишь просторные бархатные луга,

петлистую реку, размывающую берега,

а дальше – края, куда не ступала нога.

А выше – небо, куда не залетало крыло,

где кучевое облако никогда не плыло,

где не светит солнце – и без того светло.

На лугу – теленок. У теленка две головы.

Рядом с овцами мирно пасутся львы.

Мяса не ест никто. Проблема в нехватке травы.

Прозрачную воду не рассекает плавник.

На поплавок не глядит, набычившись, отставник.

Восковой младенец к янтарной груди приник.

Между греком и итальянцем время зажато в тиски,

где рай и геенна как муж с женою близки,

на влажной простыне – черные курчавые волоски.

Умей наслаждаться. Каждый день напивайся пьян,

приводи ежемесячно новую девушку из крестьян,

каждый год четвертуй смутьяна, если найдется

смутьян.

Раз в пять лет выбирайся к герцогу на турнир,

там герцогиня, сидя под лозунгом "Миру – мир!",

дает для храбрости рыцарям рыбий жир.

Теперь – опускай забрало. Скачи, наставив копье,

сквозь щель любуясь на Даму, ее цветное тряпье.

И если днем победишь, то ночью получишь Ее.

"Это стихи об отсутствии времени. Вот актер…"

Это стихи об отсутствии времени. Вот актер

возлежит на ложе. Вокруг суета: очередная смена

декораций. У столба раскладывают костер.

Костер догорает. Река, голубая, как вена

на локтевом сгибе, течет по холсту слева

направо или справа налево. Непорочная Дева

стоит на центральной площади, удивленно

озираясь. Выставив копья, колонна

нарисованных воинов марширует куда-то,

скорее всего в Палестину. Точные даты

никому не известны. Точное время тоже.

Пепел уносит ветром. Актер возлежит на ложе.

Собственно, есть часы. Солнечные. Но стрелка,

вернее тень от нее, не имеет значения. Ибо

небо затянуто облаками. Цифры написаны мелко.

Читать никто не умеет. Что ж, и на том спасибо.

Лицедей не действует и не имеет лица. Его не станут

хоронить в освященной земле. Но землю и святость забыли

за пределами декораций. Бумажные розы не вянут.

Их вечной красе не помешает ничто, кроме пламени

или пыли.

"Статуя в нише. Витраж в окне. Пейзаж или портрет…"

Статуя в нише. Витраж в окне. Пейзаж или портрет

внутри заглавной буквы. Все на своих местах.

Перстень, ларец и сердце. У каждого свой секрет.

В перстне – отрава, в ларце – завещание,

в сердце – страх.

В стене за портретом скрывается вход туда,

откуда выхода нет и не может быть.

По сводам стекает мутной струйкой вода.

Высохли кости мои. Боже, как хочется пить!

Пустые глазницы мои заполняет свет.

Воздух в клетке грудной заперт – не продохнуть.

"Этот скелет покоится тысячу лет", —

бормочет экскурсовод. И продолжает путь.

Цепочкою вслед за ним уходят люди в плащах,

кожаных куртках или демисезонных пальто.

Они любят наспех, похмеляются натощак.

Всегда торопятся. Нужно спешить, а то

опоздаешь к отправке автобуса. Около двух

минут займет обозренье страдающего Христа.

Ангел поет хорал. У него абсолютный слух.

Может напеть по памяти или прочесть с листа.

"Домино со стуком вываливают на стол…"

Домино со стуком вываливают на стол

и мешают ладонью. Выстраивается цепочка:

тройка к тройке, шестерка к шестерке, дубль поперек.

Свет неприкрытой лампочки. Дощатый крашеный пол.

Собравшихся накрывает новостями радиоточка.

Из форточки тянет декабрьский сквозной ветерок.

Грядущее шепчет: "Ты сделал неверный ход.

Сына возьмут в Афган. Через месяц он будет ранен,

но останется жив. На протез не хватит монет".

Радиоточка вторит: "Благородный афганский народ…

Преступления, за которые… Подвиг, который равен…

Джеймс Картер… Олимпиада… Другого выхода нет…"

Спиной к играющим женщина возится у плиты.

Неряшливый бритый старик с оттопыренными ушами

прихлебывает из стакана. Ему говорят: "Ходи!"

В темно-синей треснутой вазе пластмассовые цветы.

Из спальни в санузел пробегает ребенок в пижаме

с резиновым олимпийским мишкой, прижатым к груди.

Новостей не слышит никто. И зима за окном

мало кого волнует. Нагреваются батареи.

На жестяном карнизе подтаивает лед.

Существует игра и стаканы с дрянным вином,

которое лучше не пить. А если пить, то скорее.

Варится холодец. Приближается Новый год.

"Глобальное потепление. С каждым днем становится жарче…"

Глобальное потепление. С каждым днем становится жарче.

Дедушка бородатый гуляет в районе Отрады.

И приплывает рыбка: "Чего тебе надобно, старче?"

И дедушка отвечает: "Мне бы немного прохлады!"

"Ишь чего захотел!" – думает рыбка и уплывает в море.

А море размером с лужицу и пересохнет вскоре.

Стоит бородатый дедушка и вспоминает что-то.

Плывет себе рыбка с морскою тоскою во взоре.

Но никого не волнует ни старческая забота,

ни тем более рыбкино горе.

Непонятно, какая рыбка – то ли сарделька, то ли ставрида,

то ли мелкая скумбрия, не имущая вида.

Из воды уже показалась затонувшая Атлантида.

Оказалось, там все при деле и всё в порядке.

Ходят легионеры, одетые в плащ-палатки.

Гуляют матроны в туниках, патроны в тогах.

Рассуждают все больше о биополе и биотоках,