К звёздам - [8]

Йисмаан ласково кивнула девочке и плавно прошла к выходу. Мама вышла вместе с ней, чтобы проводить до везделёта.

Мама не хромала, но далеко ходить в одиночку не могла — у нее были слабые мышцы, и папа всегда ходил с ней. Сийэриин хотела спросить у него, почему он выбрал именно такой изъян, с ним же ужасно неудобно жить, но ее останавливало ощущение, что это неподобающий вопрос.

По сравнению с мамой и тем более с ошеломляющей красотой Йисмаан сама Сийэриин была почти некрасивой. Она была похожа на отца — высокого, как все юэнайин, широкоплечего, черноволосого. Зато она была здорова, как мальчик. И, может быть, своему будущему мужу она сможет родить не только сыновей, но и дочерей.

Мама вернулась в дом и остановилась рядом с Сийэриин. Погладила ее по голове.

— Мам, только не надо меня жалеть, — сказала Сийэриин.

— Почему ты думаешь, что я тебя жалею? — Мама села рядом.

— А ты каждый раз, как советуешься со своими  подругами насчет меня, ходишь потом и жалеешь.

— А что, не нужно?

— Нет. И вообще. Что вы уперлись так — лиинаами, лиинаами! Вот исполнится мне семнадцать лет, я тоже пойду в Дом Создания и придумаю себе лиинаами.

— Женщины созданы для того, чтобы любить и быть любимыми, Сийэ.

— А я не создана. Я родилась. И у меня будет мой лиинаами. Ты не переживай, мама, мужчину тоже можно создать, технологии позволяют, я спрашивала у учителя Тамаана.

Сиимаэ, улыбнувшись, потрепала волосы дочери и ушла к себе.  За дверью улыбка разом пропала. Сиимаэ заплакала бы, но слезы у нее давно кончились. Она не справилась, не смогла вырастить первую за пять столетий естественнорожденную женщину — нежную, живущую любовью к одному-единственному. Да и как бы она смогла? Ее учили растить мальчиков. Никто не знал, что именно она, художница Сиимаэ, родит девочку. Никто не предвидел, что мутация в человеческом геноме, над которой бились столетиями, появится сама. Методики воспитания мальчиков не годятся для девочек, Йисмаан права…

Создать лиинаами для женщины! Немыслимо! Женщины ведь не могут творить, они самой природой предназначены для того, чтобы не творить, а рожать.

А как будет жить мужчина с изъяном? Который будет слабее своей жены? Немыслимо, это немыслимо…

Лучше бы все оставалось по-прежнему.

Дорога на Тюратам

Было самое начало лета, но степь уже выгорела от края до края. Серо-желтые глинистые пространства, редкие пучки высохшей травы, местами такыр. Солнце стало припекать, едва выползло из-за горизонта. Оно выжигало остатки травы, песок, кости тех, кто не сумел пересечь эти серо-желтые пространства, все еще крепкий бетон  и серый асфальт.

Тени от стартовых мачт были еще длинны, двойные полосы подъездных путей сверкали в лучах солнца. Все было пусто, мертво, немо. Ветер гнал пылевые смерчи, как пастух гонит овец, как тысячи лет назад. Тогда тоже были ветер, смерчи, овцы, пастухи — но не было этого котлована, и не было этого обожженного чудовищным жаром бетонного стола, и ажурных мачт, и длинных, утопленных по самые крыши в земле, наблюдательных пунктов и центра управления.

Там, где в бетон била реактивная струя, остался след. Все то место было следом — былого стремления, былой отваги, былой славы.

Ехать здесь можно было как угодно, но они все же вернулись в город по дороге.

В городе — правильная планировка. Остатки клумб, парков, кривые столбы высохших деревьев, пустые дома вдоль проспекта. Город был выметен ветром и пуст.

Ни крысы, ни даже ящерицы, только танцующие на площадях вихри, только палящее солнце.

…Остыло, умерло, оставлено остыть…

В здании на площади было чуть прохладнее. В темном вестибюле косо болтался стенд с выгоревшими фотографиями. Присмотревшись, она обнаружила, что фото принадлежат молодым или средних лет мужчинам, по большей части в военной форме. На вылинявших снимках остались видны ряды орденских планок на их кителях, очертания коротких стрижек и почему-то немного глаза и губы. Одни улыбались, другие были серьезны. Надписей было уже не разобрать.

— Ничего не осталось, — сказал мужчина. — Мы зря приехали сюда.

Женщина не ответила.

— Ничего общего с фото. Зачем тратиться на эти развалины? Оставь их будущим археологам.

Она поправила стенд, чтобы висел ровно.

— Здесь уже пытались сделать музей — законсервировали все на пусковых площадках от коррозии, сняли наносы. Даже в городе расчистили кое-что. Но никому не было интересно ехать сюда через пустыню, даже если ехать всего лишь от портала.

— От аэродрома, — поправила своего спутника женщина. — Это называется аэродром.

— А та бетонная площадка с опорами — космодром? Они столько сил вложили в свою первую попытку — и все было впустую. Знаешь, что странно? Война совсем не задела эти места. Готов спорить, что мы не найдем тут забитых скелетами убежищ, как в Иерико или Кустанае…

— Когда война началась, здесь уже было пусто. И я не хочу делать здесь музей. Я выбираю место для космопорта.

— Значит, ты здесь не просто так, а на работе?

— Да, как эксперт Совета по космическим делам.

— Все это старье не пригодится для новых кораблей.

— Конечно, нет. Все построим заново.

— Я не понимаю, почему именно здесь. Если ты принимаешь во внимание широту, то почему не западнее, ближе к промцентрам?