К звёздам - [9]

— Отсюда будут стартовать тяжелые транспорты, — сказал женщина. — Чем дальше от жилых зон, тем лучше. Отсюда будут улетать на Луну и на Марс, к Поясу и дальше. Ты поймешь, почему отсюда.

Они покинули город. Когда синие тени от багрового закатного солнца пересекли пустыню, они развернули на обочине полузаметенной песком асфальтовой дороги домик. Пока тот врастал в каменистую почву и затвердевал каркасом, они стояли и смотрели в котловину стартового стола, и линии ажурных мачт отблескивали красным издалека. Стемнело быстро. Мужчина вышел из домика, огляделся и погасил фонарик. Черное небо было совсем близко. Бледно светящаяся дорога протянулась через него от горизонта до горизонта. Звезды казались яркими, огромными — совсем не такими, как он привык. Они мерцали, а он большую часть жизни видел их немигающими. Небо раскинулось над головой куполом — а он привык видеть его в иллюминаторах орбитальных колоний. Мужчина смотрел вверх и пытался подобрать слова, чтобы описать это все, и ту музыку, которую, как ему казалось, он слышал в шорохе ветра.

Внезапно он понял, что музыка ему не почудилась. Она приближалась — инструментал и мужской голос, потом смолкла.

От дороги к домику и машине свернул человек. На его плечах, ботинках, рукавах, на бандане отсвечивали катафоты, зеленая люминесцентная полоска сияла по ободу его гироскейта. Подойдя, он сказал:

— Добрый вечер. Вы не заблудились? Помощь нужна?

Женщина откинула дверцу домика и выглянула.

— Добрый вечер, — сказала она. Я — Лиз Белова, эксперт Мирового Совета, отделение космонавтики. А вы откуда?

— Смотритель заповедника Тюратам Алмаз Сатпаев, приятно познакомиться.

— Георгий Иванов, — представился мужчина.

Они коротко пожали друг другу руки.

— И вы тут один живете?

— Ну что вы, мы с ребятами посменно ездим из Тюратама. Больше по традиции, чем по необходимости, так-то тут камеры есть.

— Вам не жаль сидеть здесь, охранять заброшенный и никому не нужный памятник? — спросил мужчина.

— Как это ненужный? Это сейчас до него руки не доходят, а ведь отсюда первый спутник запускали! Вы, как здесь дела закончите, приезжайте к нам в Тюратам, мы вам покажем кое-что, что здесь накопали. Ну ладно, раз у вас все в порядке, я дальше покачу.

Он встал на гироскейт, толкнулся ногой. Включил плеер.

«Звёзды в степи вновь зацветут незнакомым огнем, — пропел звучный мужской голос. — В тихом молчании спит космодром…»

Очерченная серебристыми штрихами фигура человека на скейте слилась с темнотой, и слова стали неразличимы.

Мужчина снова поднял голову к небу.

Над его головой цвели звезды Байконура.

Синие листья

На далекой звезде Венере

Солнце пламенней и золотистей,

На Венере, ах, на Венере

У деревьев синие листья.

Н. Гумилев

«Синие листья Гумилева — это поэтическая метафора. Он был прекрасным поэтом, но не мог предвидеть появления новой науки — астроботаники. Согласно основоположнику этой науки Г.А.Тихову, «синие листья» должны иметь марсианские растения, приспособившиеся за долгие эпохи эволюции к суровым условиям этой планеты. А на Венере как раз по причине того, что там «Солнце пламенней и золотистей», листва деревьев, по Тихову, должна быть оранжевой и даже красной ‹…›».

(Известия, 1961, 13 февраля, веч. вып., статья И.Шкловского, посвященная запуску первой советской ракеты на Венеру)

У самой двери в башню телескопа рос урюк, на котором не было ни одного целого плода — на дереве жила соня, она методично надкусывала все дозревшие урючины. Собственно, о существовании сони можно было догадаться только по этим, косвенным, обстоятельствам. Небо над обсерваторией быстро темнело, над горами уже видны были звезды. Но к западу плато обрывалось, ниже шла узкая полоса предгорий — лысых с южной стороны холмов, становившихся все ниже, а дальше была только степь. И там над самым горизонтом еще горела полоса заката, а над ней нежнейшая лазурь переходила в густую синеву подступающей ночи.

Взгляд академика привычно следил за звездами — вот проступили над холмами светила четвертой величины, а вот уже пятой… сияет белым пламенем Венера, становясь с каждым мигом все ярче. Вот уже и и от заката лишь желтая полоска осталась на самом дне. Пора за работу.

Академик нашел на небе Марс — красная звезда разгоралась все ярче. Конечно, сейчас не великое противостояние, но фотопластинки стали чувствительнее, методы наблюдения — тоньше, и кажется, что вот-вот будет доказана его идея о марсианской растительности. Конечно, все эти потемнения и посветления, сдвиги в спектрах — всего лишь косвенные свидетельства существования марсианских растений, как покусанные урючины — косвенное свидетельство существования сони.

Но академик не первый год совершенствовал теорию и копил данные наблюдений. Тысячи отснятых пластинок. Тысячи спектров. Горы над южным окоёмом топорщатся щеткой тянь-шаньских елей с сизоватой, словно присыпанной пылью темной хвоей. В темноте горы над Каменским плато преображаются в инопланетный пейзаж — острые треугольные пики вонзаются в небо, шумит ветер в огромных, по-марсиански сизых елях, и холодный воздух даже среди лета заставляет наблюдателей кутаться в полушубки. Он тоже приготовил полушубок и теплые перчатки, и прихватил термос с горячим чаем… В Пулково они с Людой брали с собой на ночь кофе, но тут он пристрастился к зеленому чаю, да и врачи советуют поберечь сердце… И Люды больше нет. А руки все чаще сводит от холода, и болят суставы.