К звёздам - [5]

Ветер свистел над равниной в одну ноту, день за днем, так что люди старались отгородиться от него — совали в уши втулки наушников, слушали музыку с прихваченных записей, ловили радиопередачи из Марс-Сити — выступления комиков, политические дебаты, кулинарные шоу — все, что угодно, лишь бы не слышать однотонного свиста.

Кейт зарисовывала разрез раскопа, когда в монотонном вое ветра услышала голос.

«Аииии! Оуииии!» — на два, на три тона пел неведомый.

Из твердой, закаменевшей почвы, некогда плодородной, постепенно появлялся череп. Не первый уже череп с высоким сводом и косо прорезанными глазницами. Ветер выдувал пыль и песчинки из-под лезвия ножа, из-под кисточки, ласково обметающей находку.

Кейт зарисовала оскаленный череп, плотно сидящий в породе, с забитыми землей глазницами. Рядом она набросала его же, потом добавила на кость немного плоти — щеки, тонкие губы, нос. Глаза остались белыми пустыми пятнами, потому что она не знала, как должны лечь линии век и какими были глаза под этими веками.

С темнотой ветер запел тише, но настойчивей.

«Аах!» — стонал голос.

«Эйя! Эйя!» — пел второй.

Казалось, ветер дул в бронзовую флейту, тысячу тысяч лет пролежавшую под землей, а теперь согретую руками человека.

— Помнишь тот рассказ, о космонавте, который погиб где-то здесь? — спросил утром Майкл.

— Леонард Сэйл погиб на астероидах, — равнодушно ответила Кейт и вернулась к своему альбому. Половина листов была уже занята — находки, места залегания предметов, расчищенные фундаменты, кости…

— Говорят, его свёл с ума ветер.

— Может быть. Но это было где-то в поясе астероидов.

— Мы называем их марсианами, но они не жили здесь, — сказал Майкл и ушел в третий раскоп, где громоздились кости убитых в грандиозном сражении, а из-под завалов костей торчали трубки и рога неведомых боевых машин.

Днем было еще хуже — густо-синее небо, крохотный бледный диск солнца и холодный ветер. Монотонный его посвист давил на нервы, люди оглядывались. Еще не прошло и двух недель с начала раскопок, а рабочие уже начали уезжать в город и не возвращаться.

Ночью Кейт увидела флейту — ту, которую сама очистила от грязи и уложила в контейнер, — в руках женщины. Женщина эта не была человеком. Кейт не могла сказать, где кончается теплая кожа и начинается холодный металл ее головного убора. Тончайшие узоры покрывали его, и металл плавно переходил в живые перья — или металл был живым, и перья тоже были металлическими?

Утром она взяла новый альбом. День за днем она рисовала их — тех, кто приходил в ее сны с голосом ветра.

Через несколько дней она подошла к начальнику экспедиции и указала на базальтовый выступ. Это был угол гробницы. Когда вскрыли капсулу с захоронением, среди хрупких по-птичьи костей нашли головной убор из серебра и диковинных самоцветов — точно такой, как на первом рисунке в альбоме. Тончайшие перья из странной по составу бронзы колыхались, как живые, когда убор с благоговением перекладывали в контейнер, а самоцвет на налобнике горел под солнцем, как сгусток живого пламени.

«Аиииу… — пел ветер в ее снах. — Где он? Аииииу, где он, мой Имрелле, где он?»

В нескольких гробницах нашли доспехи. Не примитивные металлические панцири, а плод высоких технологий, до которых Земля еще не додумалась. Несколько доспехов явно были женскими.

«Я — Талла, покорительница миров! Аиииу, Талла!» — пел ветер.

— Они всё-таки не отсюда, — говорили археологи долгими марсианскими вечерами в главном куполе. Они пили земной чай и рассматривали находки. — Они сражались здесь, но они не марсиане.

Ночью она смотрела на небо. Две быстрые маленькие луны катились от горизонта до горизонта, низко над окоемом сияла Венера, выше нее — голубая Земля, и золотой крохотный диск Юпитера горел среди звезд.

«Аххха, аиииу… Ее нет больше. Нет Айунэлы, нет ее!»

Легионы шагали под древними стенами, ровно, неотвратимо. Тысячи тысяч людей — или не людей? — заливали кровью равнины Агвиранеи. Разрывные пули пронзали их доспехи, тела разлетались кровавой пылью, и ветер нес микроскопические брызги крови дальше, к еще нетронутым огнём городам.

Гордый Тилле, Убийца Людей, гнал пленных к Раталару, и те, кто не желал покориться, умирали там в муках — синий газ заставлял их выплевывать легкие на черный колючий песок, пурпурная лоза впивалась шипами в тела, сжимая и скручивая их, пока последняя капля влаги не была выдавлена, а Тилле смеялся. Со стен Раталара, что высились до облаков, Тилле грозил всей Айунэле, пока Иорр вел свои легионы через Агвиранею.

Три тысячи лет сражались они, и Агвиранея покрыта была пеплом и истертыми в пыль костями мертвецов. Озера на равнинах много раз заполнялись кровью, и даже когда вода очищалась, она была горькой.

— Мы смотрим на это все, как на своеобразный аналог наших античных цивилизаций, — вещал седой профессор. — Но аналогия не должна обманывать нас. То, что мы нашли рядом с полем гробниц — это космодром.

Огромный этеронеф был схож с левиафаном, объеденным рыбами — остов, скорлупа, мать огромного роя воздушных лодочек из застывшей пены, титана и алюминия. Останки лодочек они находили на равнине повсюду.