К западу от заката - [19]

— Может, потанцуем? — Вопрос прозвучал серьезно, словно его задал ученый, предлагающий провести эксперимент.

— С удовольствием, но, боюсь, я уже обещал следующий танец подруге.

— По-видимому, очень близкой подруге.

— Слово есть слово.

— Благородно.

— Скорее, глупо, — сказал Скотт.

Дотти появилась уже с пустыми руками. Скотт извинился, и они присоединились к парам, направляясь к центру площадки.

— Вижу, ты кое с кем подружился, — заметила Дотти.

— Сегодня дружу со всеми.

— Друзья друзьям рознь. Кто она?

— Новый друг.

— Не забывай старых, — предостерегла Дотти, придвигаясь ближе. — Знаешь, как говорят? Друг познается…

Скотт был знаком с Дотти достаточно долго, чтобы понимать, когда она шутит, а когда нет, и сейчас сочувствовал ей. Почему его удивляло, что другие тоже бывают в отчаянии?

— Ты нужна Алану.

— Раз в месяц. Это для него как купание для кота. Не важно, хочет он меня или нет — закрывает глаза и притворяется.

— Мы все притворяемся.

— Из-за него я чувствую себя старой и толстой.

Скотт покачал головой.

— Давно это было.

— Не говори так.

— Но это правда.

— Она для тебя слишком молоденькая.

— Наверное.

— Ей от тебя нужны только деньги.

— У меня их нет! У меня вообще почти ничего нет.

— Ладно, — вздохнув, закончила Дотти. — Оставайся дураком.

— И останусь.

— Ты всегда западал на хорошенькое личико, правда, на собственное.

— А ты не завидуй.

— Я родилась завистливой, что поделать.

— Ты же знаешь, мне не очень-то везло в любви, — усмехнулся Скотт.

— Зато тебе повезло со мной.

— Повезло, — согласился он, не зная, как помягче сказать, что все было ошибкой, хотя он и сейчас думал о Дотти с нежностью.

Песня стала затихать, когда они еще слегка покачивались в такт, и завершилась печальным аккордом. Зажегся свет.

— Давай, бросайся в омут, — сказала Дотти, когда они уходили с площадки.

Музыканты отложили инструменты и освободили сцену вышедшему к микрофону президенту гильдии.

— Пожалуйста, займите места. С минуты на минуту мы начнем официальную часть.

— «С минуты на минуту!» — поморщился Скотт.

— Юрист, что с него взять, — вздохнула Дотти.

Неразбериха на площадке кончилась, все разошлись по местам, и только официанты с подносами в руках все еще сновали вдоль стен. Скотт боялся, что к тому времени, как они с Дотти вернутся к столу, Шейла исчезнет, однако она по-прежнему сидела на своем месте и, склонив голову, увлеченно разговаривала о чем-то с фееподобной Анитой Лус, раньше писавшей сценарии для Гриффита[53]. Напротив них расположился сам Коннелли, обсуждавший что-то со своим старым приятелем Джоном О’Харой[54] и чокнутым шурином Сида Пепом Уэстом[55]. И только сейчас Скотт понял, что Шейла пришла сюда не развлекаться. Она работала.

Скотт сел на место и, откровенно не замечая своих соседей, стал ждал, когда она освободится. Он то и дело отклонялся назад, проверяя, не смотрит ли на него Шейла, а когда наконец поймал ее взгляд, смог лишь смущенно пожать плечами. Шейла с сожалением опустила голову, давая понять, что шанс был упущен. Но Скотт молитвенно сложил ладони, и она засмеялась.

Услыхав ее смех и увидев улыбку, Скотт почувствовал, что окончательно пропал. По тому, как она взглянула на него, кокетливо повернув открытое плечико к подбородку, он понял, что может расслабиться — теперь они уже не принадлежали этой толпе, у них был секрет от всего мира, который позволял им просто сидеть рядом и обмениваться взглядами, дожидаясь, пока президент гильдии закончит приветственную речь.

Выступлениям, только сотрясавшим воздух, не было конца. Все они касались распоряжения средствами производства, солидарности трудящихся и справедливой оплаты труда. По поводу и без вспоминали Испанию и Германию, как будто врагом здесь был Гитлер, а не Луис Б. Майер, что было объяснимо, ведь чеки у Фредди Марча выписывали все те же люди. Соседи Скотта по столу ели салаты и камбалу и с надеждой посматривали в программки.

Скотт с любопытством наблюдал за тем, как Шейла по очереди говорила со всеми за столом, переходя от одного к другому, точно хозяйка. Каждому гостю она уделяла все свое внимание, не забывая и о женах, внимательно слушала, заинтересованно задавала вопросы и все время поигрывала серебряным браслетом, который, словно флиртуя, крутила вокруг запястья. Она ничего не записывала, хотя возможностей было предостаточно, и Скотт думал: что она надеялась из них вытянуть? Ему казалось, что дела складывались для нее не слишком удачно, что она, должно быть, чувствует себя засланным агентом без прикрытия, однако Шейла смеялась, дружески хлопала по плечу Белль О’Хара[56], а потом заговаривала со следующим. Странно, но Скотт гордился тем, как играючи она проникала во вражеский стан. Это требовало острого ума, стальных нервов и терпения. Все в ней было ново для него, он приписывал ей все лучшие качества. Он не удивился бы, достань она волшебным образом из рукава букет роз или три цирковых кольца. И вот, когда речь казначея завершилась благодарными аплодисментами, Шейла посмотрела на Скотта, постучала ноготком по циферблату часов, слегка махнула ему рукой, взяла серебристую сумочку и, не глядя на него, прошла мимо по направлению к дамской комнате, заставляя мужчин оборачиваться ей вслед.