К вопросу об эстетике панка - [3]
"Они вообще удивительные люди. Они делают себе жизнь тяжелее, чем это нужно, своими глубокими мыслями и идеями, которые они всюду разыскивают и всюду вкладывают. Имейте же наконец мужество отдаться впечатлениям!...Вот они подступают ко мне и спрашивают:какую идею хотел я воплотить в "Фаусте"? Как будто я сам это знаю и хочу выразить... В самом деле, хорошая бы это была штука, если бы я попытался такую богатую, пеструю и в высшей степени разнообразную жизнь, которую я вложил в "Фауста", нанизать на тощий шнурочек одной-единственной для всего произведения идеи!
примерно вот так и говаривал в те давние, но мудрые времена И.В.Гете своему Эккерману. И ведь был прав! Да вся практика развития мутного железного потока того, что называется "советской литературой", демонстрирует обнищание и упрощение любого жизненного материала при нанизывании на "принцип идейности" /как, впрочем, и на принципы "партийности", "народности" и пр./.
И посмотрите, во что выродилось ДК, когда Жариков окончательно оформил свои "памяцкие" идеи. Где свежесть восприятия, где ни с чем не сравнимая атмосфера столь своеобразно преломленной действительности? Заменена тщательно обсосанной, кастрированной идеей, под которую с завидной настойчивостью подгоняется все остальное."Сыграни мне, братан, блюзец..."
Панк /а объемность, пожалуй, является отличительной особенностью проявления искусства/ невозможно нанизать на пресловутый шнурок. Подобное нанизывание, простите за дурной каламбур, затянет на нем петлю. И не столь важно, будет этот шнурок "идеей сатирического изображения действительности" или "отрицанием развитого социалистического общества как общественно-экономической формации". Панк не идеологичен, точнее не идеен. Он есть отражение тех эмоций, которые "текут в промежность судьбы". И даже не эмоций, а ощущений, сиюминутно возникающих у человека - у "нечеловека" - при столкновении со все той же реальной действительностью, данной нам черт знает в чем. И действительность эта имеет какой-либо смысл лишь в подобной, опосредованной своей разновидности. Панк - одна из критических точек "опосредования", когда социальное как форма проявления уничтожается, и остается импульсивное. А количественные - как и качественные - характеристики импульсивности практически безграничны, и всего лишь какую-то их разновидность принято называть "панком".
И стоит ли возводить истоки панка к вьетнамской войне у них или эпохе /!/ застоя у нас - или к иным каким пертурбациям политической жизни отдельно взятой страны? Панк - и не только он один - принадлежит к несколько иному порядку категорий. Он скорее восходит к народной традиции, к смеховой культуре с ее жестким игровым началом и очищением через имитацию страдания, к камланию. Вспомните быковского бердю в фильме Тарковского "Андрей Рублев" и его путь - от смеха ернического и социально направленного - через страдание, в данном случае - через реальное физическое страдание - к злому смеху, постороннему смеху, к отрицанию. Отрицанию чего?Общества, инициировавшего высвобождение этих "смеховых энергий" в конкретной исторической ситуации?
Да, в данном контексте это - неправомерная постановка вопроса. Панк предполагает тотальное отрицание. Егор хорошо охарактеризовал Ника:"сегодня он правый, завтра - левый"... Он действительно способен во время концерта бить бутылки чуть не о твою голову, а потом извиняться со слезами на глазах.В качестве аргумента при неприятии ГО мне пришлось слышать тезис о продемонических настроениях Летова: как6 мол, он может даже петь такое - "Иуда будет в раю, Иуда будет со мной!" Мне кажется, что это - ханжеское повторение все того же до боли знакомого "а-какова-ваша-идейная-позиция?". Загвоздка же в данной конкретной ситуации в том, что обвинить Егора в непоследовательности может и член общества "Память", и воинствующий анархист, причем оба будут считать его "оступившимся своим".
Стоит ли подходить к панку - и не только к нему - с подобными мерками, традиционными только для данной разновидности социкма, въевшимися намертво, как грязь под ногтями /ну самый распоследний совковый пример: любимец прикинутой московской интеллигенции Молчанов в "ДО и после" - "А что вы хотели сказать вот этой своей картиной?" Да все идет по плану!!!/. Очевидно, что здесь необходим иной уровень оценки точнее, не оценки, а понимания, которое вынуждено становиться чем-то вроде оценки, будучи облеченным в слова. Уровень "естественности-неестественности". Естества-неестества. Людей-нелюдей. Не в приемлемости дело. Естественно, что такой критерий выламывается из нашей с вами повседневности, где каждый из нас лишь собирается повернуться лицом к естеству - причем, регулярно собирается. Тотальное отрицание панка подразумевает отсутствие законов - того, что сверху. Но первобытная мораль, естественные законы сосуществования и существования - остается и сохраняется. На полуподсознательном уровне, ибо панк несовместим с сознательными ограничениями и просто границами.Все это где-то на уровне, скажем, волков-христиан.
От первобытного уровня и взгляда на жизнь панк отличает крутой европейский культурный замес. И это еще раз подтверждает мысль об отсутствии национальных барьеров для тенденций в развитии искусства. Медленнее или быстрее, завтра или послезавтра - но и реализм, и сюрреализм, и панк шагают по планете. Что уж говорить о роке вообще, который принес свои плоды на ниве черных ритмов в конечном счете, удобренной европейской культурой. А родство панка европейской культуре настолько безусловно, что обыденно признается самими "заблудшими детьми": американский предтеча панка Том Милль /ТЕЛЕВИЖН/ сменил фамилию на "Верлен" /"В трактирах - пьяный гул, на тротуарах - грязь..." французский символизм ХIХ века/, а Ник Рок-Н-Ролл своим любимым поэтом называет "американского европейца-романтика" Эдгара Аллана По.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Саньтии Веды Перуна (Книга Мудрости Перуна) одно из древнейших Славяно-Арийских Священных Преданий, сохраненных Жрецами-хранителями Древнерусской Инглиистической церкви Православных Староверов-Инглингов.
В книге собраны предания и поверья о призраках ночи — колдунах и ведьмах, оборотнях и вампирах, один вид которых вызывал неподдельный страх, леденивший даже мужественное сердце.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».