К вопросу о миражах - [112]

В этот момент в комнату вошли санитары с носилками и, получив от следователя необходимый документ, аккуратно положили труп на носилки, закрыли его белой простыней и вынесли из комнаты.

— Что Вы думаете о причинах смерти потерпевшего? — спросил следователь у эксперта Власовой.

— Предварительно могу сказать, — ответила она, — что смерть наступила от большой потери крови часа три назад. Судя по всему, потерпевший был сильно пьян, что видно из косвенных составляющих, а именно: двух пустых бутылок из-под водки со свежим запахом спиртовых частиц их них и стойким водочным перегаром в комнате. Может быть, он упал и ударился о железную балку, выступающую из стены. Эта балка, как Вы видите, тоже вся в крови и удар видимо пришелся в висок. Хотя если принимать во внимание разлахмаченные волосы потерпевшего, порванный пиджак и прижизненные царапины на щеках, можно предположить, что перед смертью он с кем-то дрался. Более подробно о причинах смерти скажу после вскрытия трупа, — подвела итог эксперт.

Минут через пятнадцать оперативная группа уехала и капитан Волин, закрыв комнату на ключ, вместе с Кудриным пошли в его кабинет. По пути они подошли к буфету и Иван Данилович попросил Валю убраться в комнате, где лежал Васька.

— Да там грязи полно, убираться нужно целый день, — проговорила она.

— Валя, я что, не ясно сказал, — нервно ответил капитан, — там не склад, а рассадник всякой заразы. Ты же людей кормишь, а там лежат коробки и ящики именно с едой.

— Да поняла я все Данилыч, — пробормотала примирительно буфетчица, — сегодня же там все приберу.

Когда они вновь зашли в кабинет Волина, Евгений Сергеевич попросил капитана рассказать об этом Ваське.

— Давайте товарищ подполковник поминем Ваську, хоть он и был непутевым, а потом я расскажу о нем, — сказал Волин, наливая в стакан самогон.

Они молча выпили, закусили, а Иван Данилович, пальцами размяв сигарету, жадно затянулся дымом.

— Васька Балабанов жил с родителями в своей хате села «Большое», что от станции в двух километрах, — начал рассказывать Волин. Мать у него рано умерла, а отец Илья Николаевич работал машинистом на тепловозе и часто был в отъезде. Васька рос сам по себе, в школу ходил из-под палки, а все время проводил на улице с местными ребятами. Уже в раннем возрасте он начал покуривать, а чуть позже и выпивать. Несколько раз попадался в милицию за мелкое хулиганство, но выручал авторитет его отца, который в районе был уважаемым человеком, чей портрет долгое время висел на стенде лучших людей района. Года три тому назад Илья Николаевич умер, а Васька, оставшись один, стал крепко выпивать с сомнительными мужиками. И как-то раз, напившись, он, видимо не погасив окурок, спалил свою хату. Хорошо, что успел выскочить тогда из горящего дома и остаться живым. После того случая, — продолжал капитан, — жить ему стало негде и он уехал из наших мест. Как говорили его бывшие соседи, Васька подался в Москву. Года три его не было и вот месяц назад, он снова у нас появился. Вид его был ужасным: обрюзгший, небритый, в нестиранной рубашке, с грязными воротничками, бродяга одним словом. Так вот он прямиком отправился к начальнику станции Семену Петровичу Сидневу — когда-то близкому другу его отца. Тот в память об отце пристроил Ваську рабочим в буфет, а на складе выделил ему для временного проживания ту самую комнату, где сегодня и нашли его мертвым. Где Васька все прошлые годы был, с кем крутился до приезда к нам, никто не знает, — закончил свой рассказ Волин. — Судя по найденному в его комнате портсигара, украденному из московского музея, Балабанов промышлял в Москве, — уверенно сказал Кудрин.

— Раз портсигар из похищенных вещей московского музея, значит, Васька имел к ним прямое отношение, — сказал Иван Данилович.

— Думаю, что именно так, — ответил Евгений Сергеевич.

— Кстати, — проговорил капитан, — я опросил граждан, присутствующих в тот период в зале вокзала, так двое видели, как Васька был изрядно выпившим и шел, качаясь с каким-то парнем лет тридцати плотного телосложения с горбатым носом и продолговатым шрамом на левой щеке. Буфетчица Валя тоже видела этого парня с Васькой. Она еще сказала, что когда горбоносый покупал у нее бутылку пива, то когда он рассчитывался, она заметила на фалангах правой руки крупную наколку «Кука», а на фаланге большого пальца татуировку в виде перстня, в котором на белом фоне была перевернута карточная пика.

— Это уже кое-что, — сказал Кудрин, — согласно уголовной классификации, наколка с перстнем, внутри которого перевернута карточная пика, означает, что человек сидел за хулиганство, а наколка «Кука» — скорее всего его кличка.

— И еще, я думаю, что, скорее всего человек, которого видели вмести с Васькой, — перебил капитан, — мог после этого сесть на московский поезд…

— И сесть, конечно, без билета, — перебил капитана уже Кудрин, — заплатив наличными какой-нибудь проводнице.

— Согласен с Вами, — бодро проговорил Волин.

— Иван Данилович, мне нужно связаться со своим руководством, соедините меня, пожалуйста, с дежурным по московскому Управлению, — попросил Евгений Сергеевич.