К вам обращаюсь, дамы и господа - [67]

Я не боялся их. Как многокупольный собор из белоснежного мрамора засверкала при лунном свете Армения. Мы перекрестились, увидев крест древнего монастыря на маленьком острове озера Севан.

Было холодно, дышать становилось всё трудней, но мы не роптали. Добрались до какой-то деревни с песнями «Наша Родина», «Луны не было», «На берегах матушки Аракс». Жители деревни ютились в доисторических жилищах, скучившихся вокруг церкви, но зато они были истинными армянами. Мы почувствовали едкий запах горящего навоза. Аршак зажал нос пальцами.

— Как, тебе не нравится? — спросил я у него, глубоко вдыхая сей аромат.

— Нет, нравится, конечно, нравится, — ответил он, разжимая пальцы.

Мы были в хорошем настроении, но страшно голодны.

— Кому горячих сочных кебабов с пловом и свежим белым хлебом? — крикнул кто-то.

— Ах, заткнись!

— Ребята, я смог бы съесть целого жареного барана, начинённого рисом.

— А мне бы хватило миски жареной картошки с мясом, помидорами, чесноком и петрушкой.

— Ради бога, хватит! Я уже падаю!

— Видишь ту звезду? — спросил я у Аршака. — Это звезда Святого Григория Просветителя[31]. Только представь, что ты стоишь прямо под ней, а на тебя сверху смотрит Просветитель.

И, следуя моему примеру, Аршак восторженно уставился на созвездие, названное в четвёртом веке именем основателя нашей церкви. На пунцовом небосклоне горели огромные золотые звёзды — армянские звёзды! Чтобы увидеть божественное великолепие араратской зимы, стоило перенести хоть пятьдесят снежных бурь.

Мы разыскали старосту и вручили ему подписанное президентом республики официальное письмо с распоряжением гражданским и военным властям округи оказать нам, как почётным подопечным государства, всяческое содействие.

— Так вы, ребята, из Константинополя? — воскликнул здоровенный староста, делая вид, что читает вручённое ему письмо. — Приветствую, тысяча благословений!

Особенно сильное впечатление произвела на него наша одежда. Он никак не мог взять в толк, как мы, живя в Константинополе, решились оставить все удобства жизни, чтобы приехать в нищую, разорённую войной Армению.

Деревню тотчас облетела весть о нашем приезде и о том, как мы одеты. Поскольку не было ни гостиницы, ни даже школьного здания, крестьянам пришлось приютить нас на ночь у себя. Староста намекнул, что если мы поделимся с крестьянами кое-чем из своей одежды и обуви, то затруднений с ночлегом и едой не будет.

Поделившись на небольшие группки, мы пошли стучаться в двери домов. Делегатом от одной группы, куда входили Аршак и ещё несколько мальчиков, выбрали меня. Мне же было поручено вести переговоры с крестьянами, потому что я знал восточноармянский диалект. Крестьяне оказались довольно гостеприимными, но в деревне едва насчитывалось сотни две жалких лачуг, и целые семьи ютились в одной, иногда — двух комнатах, порой вместе с лошадьми и коровами, если таковые ещё имелись. Тем не менее, каждая семья согласилась взять на ночлег одного-двух мальчиков. Под конец из нашей группы остались без крова я и Аршак. Мы постучались в очередную дверь. Открыла её хорошенькая девушка.

— А, вы из Константинополя! — вымолвила она прежде, чем я успел раскрыть рот.

— Могу я поговорить с хозяином дома? — спросил я. — Мы ищем ночлег.

— Да, я знаю, — сказала она, улыбнувшись. — Но в нашем доме нет мужчин.

— Кто это там, Сатеник? Что им нужно? — позвал женский голос из комнаты.

— Это мальчики из Константинополя, их двое, — ответила девушка. Сказав, что через минуту вернётся, она вошла в дом, а мы остались ждать у двери.

— Правда, хорошенькая? — обратился я к Аршаку. — Типичная армянка с прелестными пугливыми глазами газели, только что сошедшей с гор.

— Да, симпатичная, — согласился Аршак. — А ты заметил, какая у неё грудь? Именно то, что мне нравится.

— Не смей так говорить! Она же армянка! — сказал я, рассердившись.

Аршак шлёпнул себя по губам. Он был двумя классами ниже меня и на четыре года старше. Он отслужил в турецкой армии, а познания его в армянской литературе и истории были вопиюще ничтожными. Я помогал ему готовиться к урокам, а он, в свою очередь, вызвался быть моим «телохранителем». Однако он мог бы снять с меня рубашку и мне же потом продать. Аршак всегда что-то покупал и продавал, мог перехитрить десять купцов, прикинувшись простаком. Плут что надо! И щёголь — ходил в модном шерстяном джемпере в белую и синюю полоску.

Девушка вернулась, посоветовавшись в комнате со старшей женщиной. Даже сумерки не скрыли её румянца, вобравшего все краски наших полей, всё многоцветье Армении. Извиняющимся тоном, но с достоинством девушка сказала:

— Мне очень жаль, но мы не сможем принять вас обоих. Дом у нас маленький, и лишней постели нет. Свекровь говорит, что может приютить только одного.

— Свекровь? Ты замужем? — удивлённо спросил я.

Ей едва можно было дать шестнадцать. Она казалась целомудренной девой из наших народных песен и героических сказаний, ещё не решившейся на первый поцелуй с деревенским рубахой-парнем где-нибудь за стогом сена или садовой изгородью.

— Да, замужем, — ответила она, потупив глаза. — Мой муж солдат. Не знаю, где он сейчас, но сначала воевал в Карсе. Мы были женаты всего месяц, когда он ушёл на фронт.