К отцу - [36]

— Да, я зла не сделала, — подтвердила Маняша.

— А могла бы, — сказала Пашка.

— Я? Тебе? — удивилась Маняша.

— Ты, ты. Еще как могла бы!

— Не знаешь ты меня, Павла, не было и нет у меня такой моды.

— И в мыслях будто бы не держала? — допытывалась Пашка.

— Побожиться, что ли?

— А побожись, Маняша, побожись, все мне спокойнее будет.

Странный завела Пашка разговор. Не понимала ее Маняша. Ну что пристала? Смеха ради, что ли? Так нет вроде, серьезным было лицо у Пашки, без подвоха допытывалась.

— Да ей-богу! — искренне сказала Маняша. — Чтобы меня громом пришибло, если вру!

— А в бога ты веришь? — спросила Пашка.

Ну что она могла ей ответить? Маняша и сама не знала.

— Что молчишь? Я спрашиваю: бога ты признаешь?

— Когда как, Павла. Нужда приходит, так признаю.

— Верно, — усмехнулась Пашка, — и у меня такое бывает. Но я тебе честно скажу: побаивалась тогда за свою банку. Что тебе стоило присвоить или в милицию донести.

— Зря грешила, Павла.

— Вижу, что зря. Ты, наверное, обижаешься на меня за Василия? — спросила Пашка.

— Чего теперь обижаться…

— Так знай: чистая я перед тобой, не была с твоим Василием. Фенька-рыжая…

— Ну и бог с ней, чего теперь вспоминать…

— Бабы злопамятные насчет мужиков, Маняша. Я тебя уверяю за Василия, чтобы ты зла на меня не держала: напрасными будут твои подозрения. У меня с Матвеем Григорьевичем эти дела были, с Семеновым. Хороший был человек, вовек не забуду!

— И его убили?..

— Погиб, бедняга.

— Ты и погубила, Павла, — не выдержав, прошептала Маняша.

Думала, что Пашка взовьется, станет возражать, но Кривобокова в ответ покорно кивнула головой:

— Может, и я. Я, Маняша, думала, что все одно немцы придут.

— А они не пришли!

— Не пришли, я тут здорово ошиблась. За это меня судьба после и не побаловала.

— А меня за что?..

— Маняша! — воскликнула Пашка. — Да ты бога благодари, что твой Васька живым не вернулся! Ты с ним жила, света не видела, он же, кроме своего пуза, никого не уважал!

— Не тебе судить, Павла, не говори об этом. С войны живым вернулся бы, может, другим стал.

— Гадать можно, конечно, только нужно правде в глаза глядеть: война людей не исправляет, а то бы добрым делом ее считали и век воевали. Хорошие люди и с войны хорошими приходят, плохие еще хуже становятся. Закон такой, Маняша, и ты со мной не спорь. С войны бы твой Васька зверем пришел.

— Не тебе судить, — повторила Маняша.

— Ну все, — сказала Пашка, — это твое дело.

Она встала и быстро ушла, словно испугавшись продолжения этого разговора. А чего добивалась? Что накатило на нее? Не поняла Маняша.

Не вышло у нее с Пашкой Кривобоковой дружбы. Вскоре ввели закон о новых пенсиях, и ушла Маняша на покой. Больше о Пашке и вспомнить было нечего.

«Опустили уж теперь, — подумала она. — Или, может, даже закопали…»

Была Пашка — и нет ее. Вот она, жизнь…

Маняша пригорюнилась на скамеечке, представив в эту минуту и свой конец. Съедутся ли дети? Может, только в этот день и соберутся все вместе. А она их уже не увидит, всех пятерых сразу. Младший хотя бы скорее приезжал…

Речка катила свои воды почти неслышно. К берегу снова приплыла рыбка, остановилась. Та ли самая? Или, может, другая?

— Ну что тебе? — опять тихо спросила Маняша.

Рыбка шевельнула хвостом.

— Не скажешь, глупая. И я тебе ничего не скажу. Живи, пока живется, как я живу. Пары-то нету у тебя? Я полжизни одна прожила. С детьми. Их у меня пятеро. Без Василия прожила, слава богу. Одна, все одна.

Рыбка стояла и как будто слушала.

— Одной не сладко, — продолжала Маняша. — На улице с утра до вечера дядя Лукьян мельтешит. Ты не знаешь. Старичок такой. А у вас в воде такие попадаются? Нет? Такого и на земле второго не сыщешь. Сон мне нынче объяснил: к богатству, говорит. Чего старый бес придумал, а! Я ему и говорю: ври, ври, да не завирайся, я не малое дитя — тебе верить.

Светленькая рыбка стояла смирно, готова была и дальше слушать, но Маняша спохватилась, смущенно поглядела по сторонам. Дурья башка, с рыбой, с немой тварью разговорилась! Привыкла с козой разговаривать… Да коза хоть понимает хозяйку по-своему: то бородищей тряхнет, то проблеет. Ее поругаешь, она морду отворачивает: стыдно, значит.

Маняша махнула рукой, сердясь на рыбку:

— Плыви, плыви, ну тебя! Засиделась я тут…

Она подумала, что через часок, наверное, стадо по домам погонят. Если просидеть еще этот часок, можно и козу свою тут за монастырем встретить. До лав отсюда недалеко, а около лав — мостка через речку — Маняша всегда козу встречала. Боялась: забредет к чужим коза. А люди разные есть. Закроют да прирежут.

Целый час Маняша, может, уже прокоротала в раздумье. Солнце вроде еще высоко. И радио поблизости не играет, чтобы время послушать. Нет, что сидеть, она еще и домой успеет. Там по часам поточнее определит. И переоденется заодно. Жарко в шерстяном. Надевала выходное теплое платье Пашку провожать. А козу встречать… кто же в выходном платье животную встречает? Еще на смех бабы поднимут.

— Домой надо, — сказала Маняша вслух.

Она встала и тотчас же услыхала резкий звук, который нарастал, разбегаясь по воде. Маняша вздрогнула от неожиданности. Звук все приближался, становился пронзительнее. На высокий мост, который был виден слева, вдруг вылетела большая красная машина, за ней появилась другая. С воем они проскочили мост и скрылись за углом монастырской стены.