К Лоле - [14]

Он открыл следующую страницу реферата — она была полностью черной: от края до края.

— При всем желании не могу отнести вашу работу к разряду философских. Что в действительности вы собирались написать: реферат по предмету или новый «Сонник»?

— Я не знаю, что такое «Сонник», профессор, но я абсолютно уверен, что если со всей силой стучать по голой земле большой палкой, то вылетевшая на другом континенте пыль может попасть в нос арабскому шейху, и результатом его чиха станет повышение мировой цены на нефть. Так я и пишу.

— Хорошо, но в таком случае, Антон, варварам нечего было бы есть. Проблема философии заключается не в утверждении личной неуверенности во всем, а в попытке довести рассуждение до идеала, объясняя возникший в центре хаоса свет.

— На мой взгляд, у философии нет проблем. Проблема есть у нас с вами, Александр Александрович, — какую оценку мне поставить? Как нам поступить, чтобы вы не погрешили против звания учительствующего, а я впредь не путал пылкие слова к девушке с формулами для больших энергий и скоростей.

— Не нужно быть радикалом, Антон. Говоря твоим языком, философия — дом на сваях, так что заплывай в гости. Четверка!

Он закрыл реферат и хлопнул по нему ладонью — в мой висок ударила искра. Мы, пожалуй, могли бы договориться, что оценки не будет никакой — ведь нет разницы, что быстрее плывет по реке: кленовый кораблик или червонный туз кверху крапом.

Он объявил пятиминутный перерыв, пощупал веки покрасневших глаз и принялся раскачиваться на стуле — сигарета во рту, пиджак расстегнут, руки в карманах брюк. Из коридора он был похож на влетевшего в форточку племянника Мефистофеля. Явился с выговором ректору за отсутствие печных труб и химических лабораторий. Если, насмотревшись в молодые глаза, сильно раздухарится, то, вероятно, отложит свое возвращение на кухню без кастрюль и начнет петлять ночью вокруг общежития, оставляя на снегу волчьи следы. Николай, который в такое время разглядывает в бинокль окна противоположного корпуса, сможет его заметить, но вряд ли возмутится узнаванием.

Пройдя между корпусами, я одновременно с сигналом окончания четвертой пары оказался на пороге буфета. В четыре часа пятнадцать минут в буфете нашего института можно купить стакан кофейного напитка бурого цвета и пирожное «кольцо с орехами» — продавщица обязательно положит его на мокрую тарелку — это так же обыденно, как и то, что орехи начинают сыпаться на стол, а не в рот, как только начинаешь его есть. Жуй внимательно, как это делает Читатель, джинсовой громадой возвышающийся справа от меня, и как за ближним к выходу столом ест Соня, румяная девица с первого курса физико-технического факультета.

— Помнишь, ты меня про Дженни Герхард спрашивал? — говорит Читатель, поворачивая ко мне свою огромную голову. — У меня возникла идея: она — это Драйзер в юбке. Сам посуди, какая, к дьяволу, фантазия у финансиста. Стоическая, вот какая… Черт, от этого кофе неприятный осадок на языке остается. Замечаешь?

— Да, есть что-то такое. Наверное, посудомойщики пьют одеколон из наших стаканов.

— Ты думаешь? Тогда я скажу тост.

— Нет, лучше я. Мне только что накатило в голову одно изречение школьного учителя по физике: «Кто считает мой предмет скучным, может записаться на факультатив по химии, но, насколько мне известно, там в спиртовки наливают керосин. Где же чистота научного эксперимента?!» Его звали Джон Петрович, он был лысый и почти глухой. Однажды, облокотившись на кафедру, он заснул на уроке, а мы открыли окно и стали играть в снежки собранным с подоконника снегом. Никто не заметил, как учитель встал и вышел из класса. Видимо, он так устал в тот день от школы, что предпочел уйти от нас в лаборантскую, чтобы спокойно сидеть там, глядя на черно-белый портрет Мэрилин Монро, или передвигать ящички с измерительными приборами. Давай, Читатель, выпьем за свободный полет фантазии!

Мы клацнули гранеными стаканами и отпили по глотку мертвящей жидкости. Остатки выплеснули в лицо буфетчице.

— Антон, убери крупинку с подбородка, — сказал Читатель, наваливаясь на стол, отчего столешница скрипнула и накренилась. — Я не люблю больших писателей. Таких, как твой Драйзер. Мне жаль потраченного на них времени. Лучше бы я, как и ты, занимался баскетболом или серьезнее относился к учебе.

— Разве я отстаиваю его особую ценность? Что ты, я всего лишь отношусь к нему как к общему знакомому.

Подошла Соня. Она кротко улыбнулась Читателю и строго посмотрела мне в глаза:

— Здравствуй, Антон. Как зовут твоего приятеля?

— Это Читатель. Знакомься, пожалуйста. Читатель, это Соня.

— Почему у вас такое имя? — удивилась она, одновременно раздумывая, удобно ли сесть рядом с нами.

— Все зовут его Читатель, — сказал я.

Соня села, поставив на узенькие колени свой блестящий черный сундучок. Одну руку она положила на его пухлую ручку, второй поправила тонкие мягкие волосы.

— Ты почитаешь мне вслух, Читатель? — спросила она.

— Конечно, — смущенно ответил Читатель. — Есть очень сильная вещь — «Ночь в Лиссабоне», тебе обязательно понравится.

— Великолепно, — заулыбалась Соня. — Вот и договорились.