К'гасная площадь - [12]

С Велло Рээт встречалась почти уже пять лет, но с предложением, накоторое Рээт, конечно, ответилабы согласием, как-то слишком не торопился. Не пришел час, невесело шутилаона, сознавая себя скорее неполноценной, чем избранной. Теперь судьбаее моглаповернуться; нет, онане собиралась насвоей беременности Велло ловить, такое ей никогдане пришло бы в голову, и если б Рээт услышалав его голосе оттенок неудовольствия, тут же разговор бы и снялаи потом уж решалабы, нааборт ли идти, наположение ли матери-одиночки или, что, впрочем, почти и невероятно, признаваться Долгомостьеву, -- просто ей казалось, что Велло сам будет очень рад и если даже о чем и догадается, все равно все устроится ко взаимному счастию. Но для взаимного счастия надо было вытравить из души Долгомостьева, и сейчас, когдапоезд въезжал уже в Москвую (сам ли, вынесло ли его, авыкрутился Долгомостьев, и порабыло срочно, покане возникли новые сюрпризы, возвращать воображение в переполненный громкими звуками марша, не в такт ему раскачивающийся настыках утренний вагон.) юРээт не знала, как удастся ей это последнее.

Click here for Picture заиграло радио, апотом объяснило радостным и очень торжественным голосом, в какую главную и замечательную точку мираприбывает поезд, будто все этого не знали и так. Под колесами загрохоталагулкая пустота. Рээт глянулав окно: замелькающими фермами мостаблестел изгиб реки. Молочно-кофейное (молокабольше чем кофе) здание со шпилем торчало над чистенькими многоэтажными кубиками кремовой верхушкою дорогого бисквитного торта; вдалеке мелькнуло еще одно, похожее наегипетскую пирамиду. Бред пьяного кондитера, вспомнилаРээт, как ругал Долгомостьев, глядя наВиру, московские высотки. Это нехорошо, подумалаона, так не любить собственный город. Собственную столицу. Собственный город любить следует. Потом потянулись старые вагоны, платформы, грязные брандмауэры, сараи, и вот-вот должен был появиться нежеланный дебаркадер.

Долгомостьев (сейчас, пересматривая утреннюю сцену с обратной, как говорят в кино, точки, он получал в распоряжение полную восьмерку для монтажа) возник заполосатым от прутьев окном тамбурной двери. Поезд обогнал его, но, тормозя, сбивал ход, и вот Долгомостьев появился в окне снова, розы в руке, и теперь они шли рядом, поезд и Долгомостьев, покаобане остановились. Еще в Таллине, у ЫПяти свечейы, Долгомостьев сказал, что, может быть, специально приедет в Москву: встретить, авечером вместе отправиться наЫЭстонииы, может быть -потому, что даже в одно купе попасть вряд ли удастся: у Рээт уже есть обратный билет, -- однако, Рээт ничуть не сомневалась, что увидит Долгомостьеванаперроне: слишком в духе широких его жестов было маленькое это безумство. В том же, впрочем, духе, что и прождать опаздывающий поезд с любимой хоть бы и сутки, так что досаданапунктуальность машинистаносилахарактер сугубо иррациональный.

Розы Рээт приняла, цветы не при чем, но для поцелуя вместо губ подставилащеку, держалась как могла, навралаДолгомостьеву, что у нее именно сегодня и именно в Москве удивительно важное и секретное дело, почему онаи не может провести время с Долгомостьевым (к сожалению!), но он снованачал произносить слова, и Рээт почувствовала, что сноваразмякает, плывет, что снованет у нее никакой защиты, и, чтобы не броситься Долгомостьеву нашею, назначиласвидание у Исторического в двачасадня, пообещав, впрочем, не освободиться, апостараться освободиться, то есть, в сущности, не пообещав ничего. Оназахлопнуладверцу такси перед носом Долгомостьеваи долго не умелаответить навопрос шофера: куда? -- только махаларукою в неопределенном направлении, и лишь когдапривокзальная площадь с чугунным Горьким и вполне живым Долгомостьевым скрылась из виду, сообразиладостать из сумочки записную книжку и назвать адрес подруги.

В окне, моргнув лампочками часов, появилось серое хладнокаменное здание Телеграфа, и Рээт чуть было не остановиламашину, чтобы предуведомить Велло о завтрашнем своем прибытии (даже такая мысль промелькнула: черкнуть, что беременная, что пришел час, и по тому, встретит ли, все станет ясно), но подумала, что Долгомостьев навернякапоедет тою же ЫЭстониейы, что и она, и решила, что такая встречаникому из них троих не нужна.

Машинато тормозила, то резко бралас места, вилялавправо-влево, лавируя по рядам, долго толклась у какого-то светофора, и, равнодушная к заоконью, вспомнилаРээт и, главное, вполне понялате неожиданные, едвали не первые с детства(акак же в Вяану-Йыэсуу? удивился Долгомостьев) слезы, которые не удержала, когдасиделас Долгомостьевым накануне отъездау ЫПяти свечейы: онатогдауже, видать, зналавне сознания, что не судьба, что расстается не надве недели, анавсегда, и то знала, что встречас Долгомостьевым -- единственное, что согласилась предложить ей любовь (Рээт иногдаупотребляланесколько выспренние обороты) запервую половину жизни, адальше -- тем более вряд ли. Земную жизнь пройдя до половиныю

Подруги, естественно, домане оказалось, но был ее сын, семнадцатилетний прыщавый балбес, не разумеющий по-эстонски ни бельмеса, который, по счастию, всего двамесяцаназад гостил в Таллине, поэтому узнал ее, и tere-tere6 сказал, и принял радушно. Рээт выпилакофе, обернулапапильотками каждую из подаренных Долгомостьевым роз, чтоб не завяли до утра(цветы ни в чем не повинны!), и прилегланадиван с книжкою (надо же, у подруги остались еще эстонские книжки!), но сосредоточиться не смогла -- что называется, не находиласебе места.