К двадцатипятилетию первого съезда партии - [20]
Трудно прибавить что нибудь новое к прекрасному портрету Альб. Давид. Поляка, который нарисовал т. Невский.
[52]
А. Д. Поляк был дерзок в своей работе до самозабвения, революционер до последнего здорового кусочка своих слабых легких.
Ант. Яков. Кровацкого я тоже знал. Я тогда знал всех выдающихся рабочих.
У Бурже есть рассказ под заглавием «Никогда не отказывайте женщине в свидании». А я считал своим долгом всегда видеть наибольшее количество рабочих. И товарищи-интеллигенты мне помогали в том, знакомя меня с теми, которые чем-нибудь выдвигались из массы. В этом порядке я знал и Олю Вольфсон, о которой так много хорошего вполне заслуженно говорится во многих записках этого сборника.
Из бундовских рабочих или бывших бундовцев больше всего я знал Марка Душкана. Этот из работников революционеров — один из выдающихся.
Хочется еще сказать два слова о Дм. Ник. Неточаеве. О нем говорит Кровацкий в своей записке и т. Луначарский в «Великом перевороте», также А. М. Сопкин. Я его знал только как хозяина конспиративной квартиры для нашего 1-го рабочего комитета. Он был в этом отношении замечателен. Он нас встречал в своем маленьком деревянном домике и немедленно, просто, без слов оставлял нас. Сгорел этот домик, когда я в этом году посетил мать его. У матери я видел его фотографическую карточку, такую самую, какая напечатана в сборнике. На карточке была подпись: ничего лишнего.
И мне припоминается автор и хозяин нашей конспиративной квартиры. И на лице его и в его поведении по отношению к нам — действительно ничего лишнего.
Написал тут только о тех, кого лично знал.
У нас с Юв. Дмитр. была своего рода игра. По одной черточке человека дать предсказание ближайшей революционной роли работника. Свое самое лучшее А. Я. Кровацкий дал уже после моего ареста. Эдуард Францевич Плетат, пользовался заслуженно большим авторитетом среди железнодорожников.
Когда мы перешли к широкому разбрасыванию прокламаций, он оказал большие услуги.
Всякий раз, как я его видел, и недавно в 1923 г., мне приходили в голову стихи Пушкина: «У старого Будрыса
[53]
было три сына, такие же как и он, три литвина». Э. Ф. Плетат тоже литвин. И при этом мне рисовался большого роста, крепко сложенный человек. Ему теперь 72 года. Мне пишут, что на юбилейном вечере жел.-дор. мастерских он вручил красное знамя самому молодому комсомольцу, сказал пару слов, и расплакался.
VII. Несколько замечаний о киевских воспоминаниях
Б. Горева-Гольдмана.
Горев был делегатом Петербургского Союза Борьбы[27] на Киевской конференции 17-18 марта 1897 года. Этим именем я называю первую неудачную попытку киевлян (гр. «Рабочее дело», издавшей первые два №№ Киев. раб. листка «Вперед») созвать партийный съезд.
Б. Горев пишет, что представителем от Екатеринослава был Петрусевич. Эю неверно. Петрусевич-то был, но он представлял польскую соц.-дем. группу (Красная Новь, № 3, стр. 123). Далее Б. Горев ошибается в описании наружности московского делегата. Он был высокого роста, с белокурыми волосами, такие же усы. Большую рыжую бороду, про которую пишет Горев, он, конечно, видел, но владелец ее не был московский делегат. Специально о Киеве Б. Горев пишет мало, и некоторые сообщения не соответствуют действительности. Он пишет о великом конспираторе. Этим именем с некоторой иронией мы называли другого, ушедшего из нашего кружка члена, а не меня. И называли его так за любовь к излишним и сложнейшим планам с переодеваниями и гриммировкой. Так, например, он советовал делать при покупке пишущей машины. Машина эта была куплена потом очень просто и ловко Д. В. Лесенко. Что касается причин, по которым Петербургская организация решила послать своего делегата, то первой причиной служило то, что питерцы и сами были озабочены вопросом о съезде. Н. К. Крупская пишет: «Летом 1896 года я поехала в Киев, чтобы
[54]
столковаться об издании общей нелегальной газеты и о подготовке съезда партии. Я должна была повидать Веру Кржижановскую и Тучапского. Но, заехав предварительно в Полтаву, я встретила там Тучапского, Румянцева, Арона Лурье, Саммера. Обо всем столковались в Полтаве. («Творчество», № 7-10, 1920).
Во-вторых, мы настойчиво их звали. Я помню хорошо продолговатую столовую, где я присутствую на заседании Союза. Нас трое или четверо мужчин и не меньше двух женщин. Как сейчас, слышу голос председательствующего, обращающегося к полной молодой девушке: «Зинаида Павловна, докладывайте». До последних дней я думал, что это имя и отчество Якубовой[28], фамилию которой я слышал тогда же в Вильне, вероятно, от А. Кремера, как и какую-то тяжелую личную историю из жизни арестованного тогда же Авг. Гофмана. Это была, весьма вероятно, одна из моих первых поездок в Питер. Хорошо помню прекраспую фотографию этого самого Гофмана на комоде комнаты, где я тогда получил ночевку. Вилсу извозчичий двор, грязноватую деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, в эту комнату. Кто председательствовал, не помню. Вероятно, не Радченко. С ним я потом видался так часто и подолгу в свои последующие приезды в Питер, что, вероятно, помнил бы его председательство. Точно указать время не могу. Помаю, снег на улицах, или падающий снег. Но ни года, ни времени года установить не могу. Когда меня 1-го мая 1900 года увозили из тюрьмы в ссылку, также падал снег. Все же, однако, это было, вероятно, незадолго до Киевской конференции. Еще Б. Горев ошибается по поводу происхождения названия «Рабочей Газеты». Об этом смотри в записке А. Д. Поляка.
