— Интересный поворот темы. Да-а-а… Очень интересный. Оригинально и не глупо.
Кто его знает, почему он так сказал. Может быть, просто пьян был. Или он вовсе не о Субмарине говорил, а о чем-нибудь своем, наболевшем. Но все решили, что о Субмарине, и тут же ему поверили.
— Действительно, умна, — сказал еще один старожил, огляделся по сторонам и на всякий случай, чтобы не терять авторитет, добавил: — Мне такие не слишком нравятся.
Но было уже поздно: общественное мнение практически сложилось. И хоть Субмарина по-прежнему почти все время сидела в пруду безвылазно, ее не забывали. На некоторых общих собраниях даже и цитировали, хоть она там вообще не появлялась. Постепенно Субмарина и сама поверила, что умна, и стала время от времени что-нибудь говорить при случае. И вот ведь что характерно — что бы она ни говорила, пусть даже совсем ахинею какую-нибудь, — общественное мнение как сложилось, так больше и не менялось. Субмарина совсем осмелела. На всяких собраниях она стала выступать чаще, говорить больше, а если кто-то возражал, то у нее появился один хороший полемический прием: как бы в задумчивости, как бы машинально и совершенно ни на что не намекая, она слегка поправляла пусковые установки. При этом невинно моргала перископом и всячески выражала готовность продолжать диалог. Этот оригинальный полемический прием привел к тому, что общественное мнение обогатилось новыми подробностями: одни считали Субмарину потенциально агрессивной, поэтому старались с ней не связываться, а другие думали, что она бесконечно добра и миролюбива, потому что ни разу не пустила в ход оружие главного калибра.
В конце концов, Субмарина зазналась. А кто бы не зазнался на ее месте? Бытие определяет сознание, ничего не поделаешь. Вот она и зазналась. Загордилась, задрала нос, на собраниях уже болтала без умолку, — глупости, конечно, но кого это волновало? Если глупость была совсем уж вызывающей, все решали, что это шутка такая. Так что общественное мнение обогатилось еще одной подробностью: у Субмарины есть чувство юмора. После этого, естественно, она стала вести себя вовсе недопустимо. Могла показать язык уважаемому старожилу. Однажды шлепнула по холке Бурую Медведицу, которая рявкнула на нее спросонья. Несколько раз нарочно затевала споры со старым Попугаем, просто так, чтобы вывести того из равновесия. Выведенный из равновесия старый Попугай мог часами говорить, не останавливаясь, потому что хоть и был старый, но имел прекрасную память, и запоминал все, что слышал, вот и цитировал все услышанное часами. Даже самые опытные склочники старались не связываться со старым Попугаем, а Субмарина его нарочно дразнила. Что касается штатного лесного Лекаря, так ему она все время рассказывала то о своем трудном детстве, то об одиночестве в глубокой старости, то о преследовании по политическим мотивам, то о дискриминации по половому признаку… Лекарь анализировал, анализировал — никак диагноз не проясняется, только он сам с ума сходит. Ему же в голову не приходило, что над ним просто цинично издеваются.
А Субмарина совсем освоилась в пруду. Уже и бояться перестала, и на берег выходила погулять, и по лесу в свободную минутку шлялась. Наверняка еще какие-нибудь безобразия замышляла. Хорошо, что у нее боевые дежурства никто не отменял. Время от времени она уходила на дежурство, но потом всегда возвращалась. Ну да, у нее здесь такой имидж был! Кто ж от такого имиджа надолго сбежит?
Вот так однажды после очередного дежурства Субмарина вошла в пруд, по привычке огляделась, ничего необычного не заметила и решила немножко поспать. Только закрыла глаза — и тут ее кто-то похлопал по корме и сказал тоненьким голосом:
— Эй, ты спишь, что ли? А я с тобой поиграть хотела.
Субмарина тут же проснулась и так удивилась, что чуть не нахлебалась полные кингстоны воды. На берегу сидела маленькая девочка и болтала в воде ногами.
— Поиграть? Со мной? — изумилась Субмарина. — Как это — поиграть со мной?!!
— Ну, как-нибудь, — рассудительно сказала девочка. — Как с игрушками играют.
— Я не игрушка, — сухо заметила Субмарина. — Я Субмарина, чтобы ты знала.
— Нет, ты игрушка! — Девочка наклонилась, подхватила Подводную Лодку ладошками и подняла высоко над головой. — Хорошая игрушка. Желтенькая-желтенькая. Давай, ты будешь Золотая Рыбка, а я буду загадывать желание!
Субмарина в панике рванулась, еле-еле выскользнула из рук девочки и торопливо нырнула в воду. Она уходила на максимальной глубине, куда эхолоты глядят, с ужасом думая, не слышал ли кто из обитателей леса слов маленькой девочки, и понимая, что никогда уже не решится вернуться в пруд на опушке леса: а вдруг кто-нибудь слышал? И общественное мнение, созданное с таким трудом… Нет, это невозможно.
Надо сказать, что помимо того, что Подводная Лодка была действительно глупа, она была еще и труслива.
